Останавливаемся у подъезда номер один, первый дом по улице Ленина. Не помню, в каком году я здесь поселился, не помню даже, какой сейчас год: работы много, не до рассчетов.
Поднимаешься по лестнице подъезда на последний этаж, заходишь в квартиру и валишься прямо на пол в коридоре, лишние движения ни к чему.
С утра встаю, стряхиваю пыль с плаща и иду за шаткий столик у окна с треснувшим стеклом.
Стула у меня нет, я его давно пустил на поленья для печи в углу. В ногах правды нет, а уж в ножках этого буржуйского наследия – тем более.
Работаю я быстро, наотмашь, но аккуратно и четко, и через час у меня уже порядка двадцати свежих доносов на различную тварь, которая заполонила мою Родину и мою Революцию.
Формально, конечно, это никакие не доносы, а доклады и отчеты, но называть их доносами как-то сподручнее и ближе к моему народу.
Пачка папирос опустела и примятый вождь пролетариата глядит с нее в комнату уже не так как прежде, а в каком-то приятном недоумении.
Уже два часа. Должен скоро быть Никита, сегодня едем на фабрику ливерно-колбасного производства полу-переоборудованную в сталелитейный цех.
Никита привез папирос. На этот раз "Товарищ Ленин"; на вкус они совсем не отличаются от предыдущих, такое же дыхание моей Родины, но название мне нравится куда меньше.
Перед фабричным цехом заезжаем в мое отделение ГуВЧК при НКВинтД, там захожу в кабинет к своему патрону, товарищу Гнидову.
Гнидов долго изучает мои доносы, пока я изучаю пылинки и ворсинки на его синей фуражке.
"Хорошо", говорит наконец Гнидов, "Мне про бородавку особенно понравилось. Это ты хорошо сравнил с врагами Революции, выскакивающими на ее лице, еб ее рот."
Штампует и широко расписывается на каждой бумаге, и, отложив длинную печать с яблочно-красной надписью "Профилактический расстрел в затылок", закуривает и наливает по стакану водки "Синий Ленин". У него и папиросы другие, "Ленин в Октябре". Но это ему по службе положено.