– Что это за прическа? Такое носят сейчас?
Я киваю, улыбаясь. Сделал ее недавно. Знал, что не одобрит.
– Похоже на самурайский пучок, – констатирует он, рассматривая внимательнее.
По бокам выстрижено почти наголо, сзади тоже. Волосы спереди зачесаны, и собраны в петлю на макушке. Раньше я носил длинные, их он тоже не одобрял.
– Я даже боюсь делать тебе замечание. Вдруг совсем побреешься. Просто скажу: тебе не идет. – И он приступает ко второму блюду.
– Да тебе никогда не нравилось, как я выгляжу, – колко замечаю я.
– Как ты выглядишь, меня вполне устраивает. А вот то, как ты пытаешься выглядеть, уродуя себя, – нет.
– И в чем же состоит уродство? – сквозь зубы цежу я. – У меня современная прическа… Это просто один из способов подчеркнуть индивидуальность. Как пирсинг или татуировки.
– Да, помню, – он откладывает вилку, – китайский иероглиф у тебя на спине, значение которого не знают даже сами китайцы. В ней один плюс – под одеждой не видно. А других способов самовыразиться не нашлось?
– Когда я уши в десятом классе проколол, тебе тоже не понравилось, – напоминаю я.
– Да что ты? В этом есть определенный плюс: теперь я знаю, кто унаследует бабушкины сапфировые сережки, – невозмутимо произносит он, беся меня еще больше.
– Весь я у тебя с брачком, – логичное заключение.
Я решаю проверить, не заросли ли уши, и позлить хладнокровного папашу. Вынимаю кусочек проволоки из кармана.
– Что это? – Он едва ли не морщится.
– На улице нашел. В зубах ковырять удобно, – едко вру я.
– И почему меня это совсем не удивляет?
Втыкаю в ухо, радуясь, что дырка на месте, и вскидываю брови, с вызовом глядя на расслабленно откинувшегося на спинку стула отца.
– Может, я тебе брелок-трекер повешу, не возражаешь? Тебе все равно, какой мусор в ухе носить, а мне спокойней. – Язвит родитель.
В его предприимчивости я не сомневаюсь. Он может.
– Нет уж, будешь искать по старинке – с собаками?
– Милый мой… там, где ты лазишь, не всякая собака пройдет. – Он возвращается к еде.
Я недовольно смотрю на него, не зная, чем возразить. Я всегда проигрывал ему в спорах. Он умеет оскорбить улыбаясь. Умеет похвалить и тут же плюнуть в душу. Это особенная способность всех надменных и высокомерных людей, коим он стал. Стена между нами, которую он строил все эти годы, казалась теперь просто огромной. Мы не просто не понимаем друг друга – не слышим. А ведь только мы друг у друга и остались.