Как ни странно для столь отдалённой от нас культуры, образы индейцев мезоамерики вполне узнаваемы. Вот некий человек играет на священных инструментах. Звуки его музыки доносятся до великих владык, до «громов», и те отправляют к нему посланцев, дабы призвать его к себе. Посланцами, в разных версиях, являются жабы, совы и прочие.
В образе человека играющего на священных инструментах, мы видим «мировое яйцо», постепенно проявляющееся из чудесного, непроявленного «божественного мира» в мир материальный. Этим миром, миром ограниченности, миром, где всему возникшему однажды наступит конец, «миром смерти» и правят «громы», «владыки смерти». Можно сказать, что до пробуждения «первого Я» из состояния «мирового яйца», никакого «мира смерти», никакого материального пространства просто не существует, но, поскольку «мировое яйцо» где-то постепенно проявляется, это «где то» нужно как-то именовать. Игра мужчины на священных инструментах символизирует эманации сознания, ещё спящего в состоянии счастливой цельности «первого Я», ещё находящегося в единстве с «божественным миром», в общении с ним. Несмотря на то, что на самом деле воспринимать эти эманации здесь просто некому, они действительно являются чем-то феноменальным для окружающего «ничто». Заинтересованность «владык» и символизирует для нас эту феноменальность, её беспрецедентную новизну для этого места, если это место можно назвать «местом».