Я же был посажен за обеденный стол и представлен семье фабриканта. За столом нас сидело четверо. Я, сам хозяин – Гавриил Силыч, супруга его – Северина Петровна, и еще её сестра Пелагея – дама блеклая да тихая, как мышь на бедном подворье. Северина Петровна приветливо кивнула мне, одарила меня прелестной улыбкой и стала неторопливо вкушать постные щи. Гаврила Силыч вкушал те же щи, но гораздо громче. Я в смущении своем от красоты хозяйки немного поперхнулся, но потом, позабыв обо всех надлежащих приличиях, рьяно набросился на угощения. О приличиях забыл я из-за великой пустоты моего молодого желудка, случившейся по причине наглости клопов-изуверов. Именно эти исчадья ада отвернули меня сегодня утром от гречневой каши в съезжей избе.
Не успел я щей отведать до полного удовольствия, как на пороге столовой объявились еще два гостя. Один из них был низенький да толстенький, словно надутый бычий пузырь, а другой – сущий Аполлон в сюртуке чиновника средней руки. Удивительный красавец! Ну, прямо греческий бог. С такого любому художнику картину писать за великую радость будет.
– С Рождеством вас! – звонко и весело прокричал толстяк прямо с порога.
– Не торопись Аполлинарий, – осадил краснощекого весельчака Гаврила Силыч, – Рождество завтра только, сегодня день постный. Рано еще праздновать. Завтра радоваться будем.
– Завтра, так завтра, – потирал руки Аполинарий, усаживаясь на венский стул и самолично наваливая в тарелку моченых рыжиков. – Нам всё едино…
Сделав свое дело с рыжиками, рука торопливого гостя потянулась к графину с водкой. Удивительная бесцеремонность. А вот красавец с греческим профилем вел себя сообразно поведению культурного человека, дожидаясь пока лакей не поставит перед ним блюдо со щами. Водку за столом Гаврилы Силыча тоже положено было разливать лакею. Приличия-с. Без них в свете никуда, хотя, вот некоторые люди…
После водки бесцеремонный гость стал разные глупости рассказывать, и вел он свою речь всё больше о том, какие амурные дела в здешнем городишке творятся. Он служил чиновником по поручениям при городской управе и всё, что случалось в городе, знал, как свои пять пальцев, а иных случаях и поболее того. До таких подробностей рассказчик касался, что щеки Северины Петровны стали пунцовы, почище рубинового камня. Удивительная развязность этого полного молодого повесы даже меня скоро ввела в некоторое смущение, а тут еще перипетии дальнего пути дали о себе знать, короче, я заерзал на стуле, зевнул аж четыре раза кряду и …. И подобное мое поведение не ускользнуло от глаз замечательной хозяйки этого дома. Она улыбнулась мне да предложила пойти отдохнуть, я хотел отказаться, но, увидев возле себя унылого лакея, мысленно махнул на все отказы рукой. Спать очень хотелось. Когда я вслед за лакеем поднялся наверх, в столовую пришел еще какой-то гость. Видеть я его не видел, но радостные возгласы, которыми присутствуют всегда при встрече очень добрых друзей, от внимания моего не ускользнули.