"Alžěta, vrať se ke mně" – "Алжбета, вернись ко мне."
Элена потянулась к зеркальцу, но в последний момент отдернула руку. Она начинала понимать, что происходило. Алжбета действительно ослабила дар, передав его потомкам в минимальной дозе. Но что-то – стресс? эмоциональное потрясение? – заставило способности пробудиться снова.
Или она взглянула на портрет прапрабабушки. А может быть, Алжбета заранее все просчитала? Может быть, она знала, что дар понадобится снова, и нужно будет кому-то его унаследовать в полном объеме?
Солнце начинало садиться, и комната погружалась в сумерки. Элена включила настольную лампу и продолжила изучать содержимое секретера.
Кроме дневников Алжбеты здесь лежали записи других женщин семьи. Дневник некой Марии, датированный 1850-ми годами. Письма Терезы, писавшей мужу с фронта Первой мировой о своих "странных видениях". И, наконец, толстая тетрадь в клеенчатой обложке – записи самой бабушки Марты.
Элена открыла тетрадь на первой странице:
1953 год. Мне двадцать три, и я думала, что дар обошел меня стороной. Мать говорила, что у каждого поколения способности слабеют, и, возможно, я стану первой "нормальной" женщиной в нашей семье.
Как же я ошибалась.
Сегодня меня вызвали в управление госбезопасности. Сказали, что знают о "наших семейных особенностях" и хотят, чтобы я помогла следствию. Показали фотографии политических заключенных и объяснили, что от меня требуется.
Я попыталась отказаться. Сказала, что ничего не знаю ни о каком даре. Тогда они привели мою младшую сестру Анну. Ей было всего шестнадцать.
У меня не было выбора.
Элена перелистнула несколько страниц:
1954 год. Уже год я "работаю" для органов. Каждую неделю меня приводят в камеру к очередному "врагу народа", и я должна "разговорить" его. Не словами – прикосновениями.
Техника проста и ужасна. Сначала я считываю эмоциональное состояние заключенного. Потом постепенно усиливаю его страх, отчаяние, безнадежность. Довожу до точки, когда человек готов согласиться на что угодно, лишь бы прекратились эти мучения.
Некоторые сходят с ума. Некоторые начинают выдумывать несуществующие преступления. Все подписывают признания.
Я превратилась в чудовище.
Страницы становились все более мрачными:
1956 год. Больше не могу. Сегодня привели девушку моего возраста. Студентку, которая распространяла листовки против советской власти. Когда я коснулась ее руки, почувствовала такую чистую, искреннюю веру в справедливость.