— Он, демон этот, атаковал твое тело прямо с той стороны.
Дотронулся до тебя и захватил. Я не знаю, как такое возможно, в
моих архивах этого нет, но именно так и произошло. Несколько
секунд, Стефан, твое тело было во власти твари с той стороны. И она
принялась уничтожать твой разум, чтобы сделать из тебя
одержимого-марионетку. Которая потом бы прошла в Ассамблею,
например, и устроила там резню среди курсантов. Или еще для чего.
Но я ему помешал. Активировал аварийный протокол, который никто
никогда не применял, и вышиб тварь прочь. Но она успела нанести
повреждения твоей личности. Стерла ее часть. Как я сейчас понимаю,
всю взрослую жизнь. Вот так, парень.
Стефан смотрел на свои руки и молчал. Не плакал, не кричал, не
обвинял меня во лжи. Просто смотрел и о чем-то думал. Я не мог
читать его мысли. Не смотря на то что крохотный носитель, на
котором находилась моя оцифрованная личность, был расположен в его
мозгу.
— А мама? — вдруг спросил он.
Господи! Он же малец еще совсем! А я на него вывалил такое, от
чего и взрослый матерый Мангуст в смятение бы пришел. Отличный
образец педагогики, Оли!
— Твоя мама умерла шесть лет назад.
Я не знал Стефана, когда он был ребенком. Мы познакомились уже
после того, как он прошел Правило, что, в общем-то, естественно.
Поэтому слезы на лице молодого мужчины, с которым мы прошли
половину Евразии, закрыли несколько десятков Разломов и уничтожили
сотни демонов, меня обескуражили. То, с какой легкостью они
полились. И то, как быстро прекратились.
Если раньше у меня и были сомнения, что в теле взрослого
человека обитает разум ребенка, то теперь они рассеялись без следа.
Так резко менять настроение мог только одиннадцатилетний
мальчик.
А еще он сразу мне поверил. Так тоже могут верить только дети.
Без доказательств, без сомнений, не подвергая предмет суждениям и
не прогоняя его через призму жизненного опыта. «Истинно говорю вам,
если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство
Небесное» — тот самый случай.
Первым делом, осушив слезы, Стефан принялся осматривать внезапно
ставшее для него чужим тело. Приседал, подпрыгивал, даже куртку
снял и пощупал крепость мышц. Судя по всему, остался доволен
увиденным: по крайней мере, когда тыкал пальцем в напряженный
бицепс, весьма по-дурацки улыбался.