– А вот я… – юноша потупился и молвил: – Да, мама, похоже, я таки позволил себя обидеть…
– Да, сынок, – позволил. И не тогда, когда читал то письмо… хоть я и не знаю наверняка, какие именно слова написал в отчаянии Семен Пивторак. Ты поддался ему, когда впитал душой весь обман, теперь обернувшийся пеплом. Это будет тебе уроком, сыночек. Ты выиграл сегодня словесную баталию у самого короля Карла… и все-таки ты, Григорий, еще почти ребенок! Ничего страшного, тебе этот промах можно извинить.
Она прислонилась к спине Григория, попробовала по-матерински нежно обнять его за плечи. На один-единственный миг юноше захотело принять эту ласку, ощутить себя маленьким и беззащитным… И все же он сразу вспомнил, что вернулся в семью в качестве старшего (после отсутствующего отца) мужчины, а потому, пошевелив плечом, легко сбросил материнские руки и сказал:
– Вы, мама, можете простить мне все что угодно – поскольку я есть плоть от плоти вашей. Но я не могу простить сам себя!
– Григорий!..
– Но это ничего, это ерунда. В следующий раз обещаю хорошенько помнить ваши слова… и не пускать обиду в душу свою. Более того – попробую ни за что не допустить такой ситуации, как вот сейчас.
Ганна немного помолчала, а потом тихо сказала:
– Ты взрослеешь, сынок. Взрослеешь.
– Благодарю вас, мама. Только…
– Что, сыночек?
Григорий помолчал немного, колеблясь, но все ж таки спросил:
– Скажите мне одно-единственное: почему так бывает в жизни, что все шло, казалось бы, очень хорошо… Что вот спешишь к людям с прекрасной радостной вестью… Как вдруг оказывается, что тебя давно уже прокляли и нести радость некому?!
– Что, разве совсем никому не нужна была твоя весть?
– Но ведь Семен Пивторак навсегда увез Софийку отсюда…
– А мы? – улыбнулась Ганна.
– Но ведь сердце мое разбито, матушка!
– Ой, Григорий, Григорий! Пусть в тринадцатилетнем возрасте ты не молился за общину, зато успел саблей помахать, как надлежит настоящему взрослому казаку – поскольку каждый народ имеет свои, лишь ему присущие традиции[8]. Теперь тебе уже пятнадцать, ты даже милость в монарших очах снискал… но кое в чем остаешься ребенком даже до сих пор! – вздохнула Ганна. И поскольку сын ничего не ответил, продолжила: – Говорю тебе, упрямцу: переступи через оскорбление и делай свое дело! Делай – и не обращай внимания на других. Так случилось – ну, значит, этого уже не изменить. Значит, так и должно было случиться. У тебя впереди долгая славная жизнь, сыночек, ты еще научишься…