– Никак нельзя, ваша светлость, – в ужасе лепетал слуга, пытаясь
поклониться ниже пола. – Его светлость не велели. Если я кого пущу,
он меня... да вы его знаете, ваша светлость! Смилуйтесь!
Юкайгин слегка растерялся: он действительно знал Акейро. Слуги,
в общем, любили господина наместника и считали его человеком хотя и
суровым, но справедливым и склонным к милосердию. Наказания в доме
наместника никогда не превышали меры проступка, а зачастую
наместник прощал виновного. При его предшественнике слуги тряслись
от страха день и ночь, гадая, кого изберет на сей раз жертвой
гневный каприз пьяного господина. Неудивительно, что они
повиновались Акейро охотно и с любовью. Единственное, чего Акейро
не прощал никогда, так это ослушания, и виновный мог быть уверен,
что будет сурово наказан, а то и уволен. Если Акейро действительно
распорядился никого к себе не пускать, то слуге, не сумевшему
выполнить приказа, не позавидуешь. Но отчего бы Акейро, вместо
того, чтобы нанести князю обычный визит, внезапно затворился в
своих покоях? Что могло случиться?
Покуда князь пребывал в растерянности и тревоге, старый
волшебник бесстрастно взялся за дверь, не обращая внимания на вопли
слуги. Дверь не поддавалась.
– Ломайте дверь, – велел маг.
– Смилуйтесь, – простонал слуга. – Господин меня прибьет.
– Твой господин умирает, – отрезал волшебник.
Слуга испуганно замолчал и посторонился. Князь Юкайгин чуть
отошел, примерился и с размаху высадил дверь плечом. В другое время
ему бы это не удалось: уж где-где, а во дворце наместника хлипких
дверей не было, ибо каждый наместник имел все основания дрожать за
свою жизнь. Но слово "умирает" и вызванное им отчаяние придали
князю такую неимоверную силу, что он весь дворец снес бы одним
ударом, а не только дверь.
За дверью их встретило молчание. Акейро лежал посреди комнаты
лицом вниз, его длинные волосы шевелил сквозняк. От распахнутой
настежь балконной двери и до лежащего ничком тела тянулся ярко-алый
кровавый след, совсем еще свежий: кровь не успела не только
высохнуть, но даже заветриться.
Юкайгин бросился к Акейро, перевернул, взглянул в лицо. Ресницы
Акейро дрогнули, веки приоткрылись.
– Он здесь, – неразборчиво простонал Акейро. – Я его чувствую...
он здесь...
Тело его сотряслось кашлем, и изо рта его вытолкнулась алая
кровь.