Апартаментами мастер Райнер называл
камеру три на пять метров, без окон, но на удивление теплую и
сухую. Пока мы спускались, воображение успело нарисовать холодный и
влажный каземат, полный крыс, слизней и плесени. А также
героическую смерть от голода и холода, роскошные похороны,
лакированный гроб, многоголосие плакальщиц и мое последнее пышное
белое платье, контрастирующее с черным траурным нарядом
матушки.
— Устраивайся, — сказал Райнер,
захлопывая за спиной массивную решетчатую дверь.
Я обернулась. Смотритель медленно
уходил во тьму. Замка на решетке не было, конечно, если не считать
круга силы поверх прутьев. Камера явно была предназначена для
удержания мага. Я коснулась черного металла, такой ковали только в
предгорьях Чирийского хребта, и поняла, что круг не активен.
Толкнула створку, и та послушно открылась.
— Эй, — позвала я, высунув голову в
освещенный масляными лампами коридор.
Никто не ответил. Совсем. И не
настучал по дурной башке. С минуту я раздумывала, глядя в спину
уходящему рыцарю, а затем вернулась в камеру.
Ну, выйду отсюда, и что? Я в
Академикуме, а не в княжеских темницах, тут либо соблюдаешь
правила, либо с позором едешь домой, а позора мне сегодня и так
хватило выше крыши. Да и в Кленовый Сад как-то не хотелось…
особенно сейчас, когда папенька вот-вот получит счет за сгоревшую
лабораторию, испорченные компоненты, приборы и инструменты. Еще
пара таких «случайностей», и точно без приданого останусь.
Я бросила сумку с книгами на кровать.
Наказание не исключает учебы, скорее уж наоборот, провинившихся
спрашивают еще строже.
Откидная столешница и койка, самый
обычный стул, серое белье, колючее шерстяное одеяло. В углу, на
грубо сработанном трехногом табурете, стояли кувшин с водой и таз,
ну и ведро под кроватью, само собой, куда ж без него. Не так уж и
страшно, в башне первого потока моя комната была немногим
больше.
Я коснулась висевших над кроватью
цепей с кандалами, стараясь не думать об их применении. Железо тихо
звякнуло. Масляный светильник мигнул, словно соглашаясь с тяжкими
мыслями.
Утром меня разбудили конвоиры,
вернее, два хмурых позевывающих парня. В руках у высокого была
дымящаяся миска с кашей, поверх которой лежал ломоть хлеба.
— Подъем! — заорал дурным голосом
второй, рыжий и коренастый крепыш в кожаном доспехе с накинутым на
плечи шерстяным плащом. — Живо жрать, и на выход! — для
подкрепления эффекта он несколько раз стукнул сапогом по
решетке.