– Солдаты – не солдаты… Не разберусь. Одно мне ясно: вы от кого-то прячетесь. От кого? Если не секрет, конечно.
– Ото всех, – проговорил татарин. И, подумав, добавил жестко: – Да ото всех!
– И – с каких же пор?
– С войны.
– Ах, так значит – вы?..
– Да, – сказал он, – в том и суть.
Вдруг он поднялся, молча вышел из комнаты. И спустя минуту вернулся – уже вдвоем с Архипом.
Мы разговорились. Архип на этот раз держался со мной иначе – не так, как прежде. Морща щеки в улыбке, вороша пальцами бороду, он сказал доверительно:
– Ты пойми: у нас же ведь нет выбора! Ежели какой чудак забредет к нам – хана. Сразу выдаст, наведет на след… Хошь не хошь, а надо его закапывать.
– Н-да. – Я сделал рукою сложный, неопределенный жест. – Это конечно… Дело понятное… Но – чего вы все же боитесь?
– Ты по какой статье сидел? – спросил меня татарин.
– По указу.
– За что?
– Часть вторая. Железнодорожный грабеж.
– Та-ак, – протянул татарин. – Ну а с воинскими статьями ты знаком?
– Конечно, – сказал я, – сам когда-то побывал в армии…
– Стало быть, ты в курсе. Это хорошо. Много объяснять не надо.
– Но ведь вы когда дезертировали?
– По-разному… По всякому… Но в общем – в ту пору.
– С той поры прошло уже семь лет. Вы это, ребята, понимаете? Или вы, может, не следите за календарем?
– Следим, – усмехнулся в сивую свою бороду Архип. – Мы хоть и в тайге, в самой глуши обитаем, но все же кое-какие слухи и сюда доходят…
– Так в чем же дело? – удивился я. – Значит, вы должны знать: после войны сразу же началась амнистия. И первыми, кто попал под нее, были именно дезертиры! Им повезло гораздо больше, чем другим… Бытовиков освободили тогда не всех, пятьдесят восьмая статья вообще не попала под амнистию, а таких, как вы, – распустили подчистую.
– Что ж, это верно, – шумно вздохнул Архип. – Ежели б мы тогда сразу повинились… Повинную голову ведь меч не сечет.
– Сечет, – сейчас же отозвался татарин. Лицо его напряглось, редкие рыжеватые усики по краям рта ощетинились. – Еще как сечет! Любую голову!
– Тоже верно, – покивал Архип. – И в общем, что ж об этом толковать? Свое время мы упустили… Сами виноваты – знаю. А сейчас уже поздно. Пощады нам не будет. Нет, не будет. Не может быть!
– Пойдем теперь по другим статьям, – мрачно резюмировал татарин, – по другим – более тяжелым.
Я пробыл в становище дезертиров сутки и за это время узнал всю их историю. Они начали скопляться в тайге с сорок первого года, и к концу войны сборище это достигло внушительных размеров. Фронтовиков здесь было мало; основную массу составляли молодые призывники – звероловы, охотники, лесорубы. Причем почти все они были выходцами из семей раскулаченных, из среды так называемых «спецпереселенцев». В сущности, все они были жертвами террора… Сражаться за эту власть они, естественно, не хотели – предпочитали укрываться в тайге. Впоследствии контингент этот пополнился беглыми каторжниками. И так, постепенно, в низовьях Оби, в самом сердце водораздела, образовалось своеобразное потаенное сообщество. Я бы даже назвал его племенем – племенем Отрешенных, название это здесь вполне подходит! Отрешенные от мира, беглецы жили замкнутой общиной, во многом напоминающей первобытные общины дикарей. Они добывали себе пропитание охотой и рыбной ловлей – так удовлетворялся голод. С любовью было сложней… Но и эту проблему они тоже решили в конце концов: стали брать себе жен в становищах туземцев. Контакт с эвенками у них был давний, тайный и прочный; через них доставали дезертиры боеприпасы, а также сахар, чай, соль, муку и табак. Постепенно в общине этой выработались свои, особые порядки и правила, и даже возникла своеобразная религия – некая смесь христианских догматов с языческими обрядами. Они верили в Бога и в то же время поклонялись Солнцу. Именно к нему, к Солнцу, – по утрам и на вечерней заре обращали они свои молитвы. Да и сами молитвы эти тоже выглядели необычно; канонический текст совмещался здесь со странными дикими заклинаниями. Их-то я как раз и услышал в тот самый вечер, когда впервые соприкоснулся с этим племенем!