– В нату-у-уре, – ответила она в тон. Облегчение, затем паника. Откуда мне знать, иронизирует ли она?
Девушка, кажется, подумала о том же.
– Знаете, что меня больше всего раздражает в марафоне в этом году? – спросила она. У нее был тихий, низкий и ужасно милый голос. В нем улавливались масляные мазки Голливуда 1940-х годов, щепотка Розалинды Расселл. – Так называемым “элитным женщинам” впервые дали тридцать пять минут форы. Какая же это элита, если ей нужна фора?
– Верно подмечено, – сказал я как полный дурак, потеряв всякую способность к социальной мимикрии. Быстрее, что-нибудь умное, срочно. – Это работа телесетей. При таком раскладе женщиы и мужчины финишируют примерно в одно и то же время, по телевизору получается драматичнее.
– Да, – сказала она. – И заодно стандартизирует неполноценность женщин.
– Интересная мысль. – О, убейте меня. Марафонцы, затопчите меня копытами.
– А вы откуда? – спросила девушка. Ее запас милосердия был поистине неисчерпаем.
– Из Бразилии, – ответил я своей обычной не-неправдой, которую, как правило, приберегал для женщин. Этот ответ гарантировал продление умирающей беседы еще как минимум на два предложения.
Она взглянула на мою кепку.
– Então porque você não está falando o Português[13]?
– Город Бразилия, штат Индиана. Всего в пятнадцати милях, представьте себе, от города Польша, штат Индиана.
– Ага, – сказала она. – Вернетесь в старушку Бразилию? – Это была строчка из Фрэнка Синатры. Я еще никогда не встречал девушек, которые а) цитировали бы песни Синатры второго эшелона и б) предполагали, что я их знаю.
– Ни в коем случае, – сказал я. – А вы-то как знаете португальский?
Тупой нажим на “вы” мог быть интерпретирован как расизм, или сексизм, или и то и другое, и на меня накатила новая волна паники. Соседка моя, впрочем, и бровью не повела.
– Как? Да плохо, – сказала она. – Мои бабушка с дедушкой из Малайзии. То есть они китайцы, но… это все довольно сложно. Они не говорили на бахаса малайзия, но знали немного старый португальский, на котором, как вам наверняка известно, до сих пор говорят в Малакке. Так что они пользовались им как lingua pugna, – она бросила на меня быстрый взгляд и чуть занизила оценку моего интеллекта, – ну, чтобы ссориться при мне. Я очень рано научилась говорить: “Прочь отсюда, и не возвращайся”. На удивление полезная фраза для марафона, кстати.