- А ты часом не шпион немецкий, зачем
тебе знать это? - подозрительно покосился на меня наш
сопровождающий.
– Нет, мы не шпионы, но когда
госпиталь инкерманский взорвали, много с нами было отступающих, а
тут у вас вроде никого и не видно уже, - пробормотал я.
– Как это госпиталь взорвали, там же
раненых не счесть сколько было? - остановился, развернувшись ко мне
в недоумении политрук.
– Так ваши же и взорвали, похоже, из
«Морской инженерной службы», судя по их нашивкам.
– Ты хочешь сказать, что наши взорвали
наших же раненых, провокатор фашистский? - гневно сверкнув глазами,
он начал демонстративно расстёгивать кобуру.
Тут между нами вклинилась Машутка, и
схватив его за руку с пистолетом, принялась быстро тараторить
скороговоркой со слезами: «Мы плыли через бухту на досках, мост
тогда уже взорван был, почти подплывали к берегу. Видим, с той
стороны бегают морячки и кричат, что бы уходили все раненые из
госпиталя, бо им приказано взорвать флотские артиллерийские склады,
что бы немцам не достались. А как они могут уйти, когда они все
тяжёлые, ходить не могут? Я сама туда своих раненых тяжёлых
отвозила. Никто и не вышел, а они взорвали, а там и танки немецкие
с другой стороны уже были, их тоже завалило, и наши все раненные
тоже все погибли».
Повисла тяжёлая, гнетущая пауза, моряк
засунул свой ТТ обратно в кобуру, трясущимися пальцами долго не мог
нащупать застёжку. «Дааааа, дела,» - только и смог вымолвить он.
Дальше все шли молча.
Идём, пригнувшись за своим провожатым,
окоп полный профиль, отводы к ДОТам - всё как положено. Мелькает
мысль: «Неужто тормознём здесь фрицев?» Следом другая: «Скорее нет,
чем да». Вот наконец мы и пришли к штабной землянке, вырытой по
всем правилам полевой фортификации прямо под оградой старого
английского кладбища времён первой обороны Севастополя. Я
облегчённо вытер пот со лба со словами: «Ну всё, вроде бы спаслись,
а уже и не верилось даже, что такое возможно».

Сопровождающий офицер привел нас в просторную, но насквозь
прокуренную землянку, освещённую лишь мерцающим светом самодельной
коптилки, сделанной из снарядной гильзы. В полумраке угадывались
силуэты нескольких людей, но их лица разглядеть было невозможно в
пелене табачного дыма.
Когда мои глаза немного привыкли к полумраку, обнаружился и сам
особист, в кожаном плаще, перепоясанный портупеей. Он сидел в
тёмном углу блиндажа и нервно смоктал папироску, демонстративно
пуская вонючий дым чуть ли не нам в лицо, что само по себе мне
как-то сразу не понравилось. Физиономии почти не было видно, только
блестели из темноты колкие глаза его, полуприкрытые и с хищным
прищуром. А вот скрипучий, на редкость гнусный голос его, мне вдруг
кого-то шибко напомнил, копаюсь в памяти…нет, не вспомню. Слишком
уж много их промелькнуло за последнее время мимо меня.