Так, в полубессознательном состоянии и продвигался я, в случайно
выбранном направлении, инстинктивно прячась за редкими, оставшимися
в живых, деревьями и кустарниками.
Уже почти опустилась на землю ночь, когда вошёл в небольшой то
ли лесок, то ли в лесополосу.
Только успел подумать, что вроде бы выбрался, как над самым
ухом, почти как пулемётная очередь прозвучал громкий голос: «Стой,
кто идёт! Руки вверх! Иначе буду стрелять!»
- Свой я, свой, заплетающимся языком ответил я, - бросая
карабин, и всё же поднимая на всякий случай руки вверх.
- Свои у тебя по спине ползают - было мне неожиданным ответом, и
радости в этом голосе как то совсем не присутствовало.
Напротив меня, в полутьме первых сумерек, стоял здоровенный, не
в меру упитанный красноармеец, в новенькой, с иголочки
красноармейской форме, как то неуклюже держащий трёхлинейку с
пристёгнутым штыком на изготовку.
Подозрительная чистота его формы и нереальная упитанность
инстинктивно заставили меня насторожиться, и как в скором времени
оказалось, сделал я это совсем не напрасно.
Всё дело в том, что в последние дни перед немецким штурмом, нам
выдавали на сутки всего то по триста грамм хлеба и пол котелка
какой-нибудь горячей жидкой бурды с редко плавающими в ней
крупинками, под громким названием «суп».
Разжиреть с такого харча явно бы не получилось, даже при
огромном желании. А вот у этого подозрительного бугая почему то
получилось, и меня как-то сразу же затерзали смутные сомненья.
Резкое движение приклада его винтовки, я не столько увидел,
сколько инстинктивно почувствовал на подсознательном уровне, и на
какую-то ничтожную долю секунды смог опередить ублюдка, совсем
немного отвернув свою голову в сторону.
Хотя приклад меня всё-таки слегонца достал, удар получился
скользящим вдоль головы, и я хотя и упал на спину, но это произошло
скорее от усталости и неожиданности, чем от самого удара.
Мордоворот гнусно заржал, и в этот момент от ближайшего дерева
отделился ещё один, чуть похудее этого, и не спеша подошёл к
первому.
В свете яркой Луны, на его шее я узрел эсесовскую цепь, а в руке
немецкий автомат.
Оба начали счастливо что то болтать по-немецки, но из их базара,
я понял лишь одну фразу: «Русише швайне». Кровь вскипела в моих
жилах, очень хотелось незамедлительно вцепиться обеим в горло, и
давить этих хищных пауков со всей оставшейся дури.