Слегка разворошив грунт не слушающимися руками, мне стало
понятно, что помочь я ему уже ни чем не смогу. Тогда, присыпав
землю обратно, я тихо прошептал: «Спи спокойно краснофлотец
главстаршина Вернигора, которого маты Петром кликала. Вечного тебе
плаванья… В том мире.. "иде же несть ни болезнь, ни печаль, а жизнь
бесконечная"..- почему то вспомнились слова, которые я услышал,
когда отпевали в церкви мою любимую бабушку.
Передавай там поклон моему боевому товарищу Якову Моисеевичу
Цигелю. Думаю, что мы скоро свидимся с вами всеми окончательно.
Шатаясь, я уже чуть ли не дополз до воронки-братский могилы, на
краю которой лежало то, что осталось от нашей маленькой
Маруськи.

Создать карусель
Подняв её бездыханное тело, я осторожно, как бы боясь
потревожить её сон, перенёс поближе к нашему главстаршине, и
присыпав обоих землицей, произнёс с горечью в сердце: «При жизни у
вас детки не получилось, так хоть здесь будете рядом, ребятки вы
мои дорогие. Царствия вам Небесного родные вы мои сотоварищи».
До этого мне казалось, что нет уже в мире такого горя, которое
смогло бы выдавить горькую слезу из моих пересохших, воспалённых от
бессонницы, очей. Но похоже я сильно ошибался. Слёзы лились ручьём
из глаз, застилая весь видимый горизонт.
Выйдя из оцепенения, я поплёлся дальше по кладбищу. Живых среди
наших уже не было никого. Я сполз в воронку, в надежде, что там ещё
кто то дышит. Но мои надежды оказались напрасны. Похоже, что эти
твари с перепугу морячков ещё и шпыряли штыком для верности.
Неожиданно появилось такое тревожное чувство, что с минуты на
минуту сюда подоспеют на звук стрельбы враги, а мне с моим наганом,
уже и угостить их будет практически не чем.
Обшарив всю округу, я подобрал единственный не повреждённый
немецкий карабин, остальные посекло осколками гранат. И проверил
наличие в нём патронов. И сразу стало как то немного поспокойней на
душе. Хоть и говаривал когда то мой дед, лихой
рубака-кавалерист:"Огнестрельное оружие даёт человеку ложное
чувство самосохранения". Но я, как то с винтовкой, всегда
поспокойней себя чувствую.
Уже изрядно вечерело. Согнувшись в три погибели, от всего
произошедшего со мною за последнее время, на подкашивающих от
усталости ногах, я побрёл в сторону Максимовой дачи. Усталость была
такой невероятной, что даже не было ни малейшей возможности поднять
карабин и повесить его на плечо и я тащил оружие следом за собой по
земле.