Шапиро строго посмотрел на него
поверх очков.
– А вы наглец, юноша. Я даже слов не
могу подобрать, какой вы наглец. Где это видано, чтобы мой
собственный лаборант ставил мне сроки?
– Так успеете?
– Что с вами поделать!.. – завлаб
всплеснул руками, признавая капитуляцию. – Но уговор: вам тоже
придётся поработать. Мои сотрудники заняты, готовимся к
проверке…
– Не вопрос, Яков Израилевич! – Егор
широко улыбнулся, довольный этой маленькой победой. – В конце
концов, я, как вы справедливо отметили, ваш лаборант…
– Хотелось бы, чтобы вы вспоминали об
этом почаще.
***
Уголок ржавой двери проскрежетал по
бетону. Егор, уже бывавший здесь, ожидал полумрак, едва разгоняемый
одинокой лампочкой, могильную тишину и затхлую сырость с отчётливой
ноткой разложения.
Вместо этого в нос ударил густой
запах кислятины, в котором без труда угадывался спиртовой дух.
Горячий воздух волнами распространялся от уродливого агрегата –
творения кустаря-самогонщика, дорвавшегося до свалки химического
оборудования. Центральное место композиции занимал лабораторный
автоклав. Выходящая из крышки медная трубка ныряла в бак с водой и
криво закручивалась змеевиком. Из него в большую колбу с веселым
звоном падали капли. Рядом в жестяном чане булькала и исходила
подозрительными миазмами густая жижа.
– Брага, – безошибочно определил
Шапиро. – Интересно, где он сахар раздобыл?..
– И дрожжи, – добавил Егор.
– Это как раз не вопрос. Не забывайте
юноша, вы в лаборатории микологии. Чтобы здесь да не нашлось
паршивого Saccharomyces?[1]
Творец удивительного образчика
алкогольного стимпанка обнаружился в самом дальнем углу. В
шлёпанцах, несвежей майке-алкоголичке и трениках с пузырями на
коленях, он раскачивался на трёхногом железном табурете, совершал
непонятные пассы руками и что-то жужжал себе под нос. Перед ним на
потрескавшемся кафеле стены творилось нечто удивительное.
Грязно-бурое пятно плесени на глазах
потрясённых визитёров превратилось изображение мужского полового
органа – каким его рисовали в прежние времена на стенах вокзальных
сортиров. Орган – снабжённый парой часто трепещущих ангельских
крылышек – порхал по кафелю, изгибаясь и тряся тем, чем и
полагалось трясти в подобном случае. Причём двигалась сортирная
анимация строго в такт взмахам правой руки «дизайнера», сжимающей
полуметровый белый стержень.