Тихая звездная ночь, длинный переход между
корпусами, у огромного панорамного окна с видом на заснеженные
деревья и ночное небо одиноко притулилась инвалидная коляска, в ней
мужчина лет тридцати. Лицо волевое, скорее суровое, с легкой
щетиной, его можно было бы назвать привлекательным или даже
красивым, если бы не характерная больничная бледность и
неутешительное клеймо
параплегии*.
Когда маешься несколько лет по госпиталям,
рано или поздно приходит время подводить итог, а он, этот итог,
мягко говоря, неутешительный. Все, что ниже двенадцатого ребра, уже
не при делах, окончательно и бесповоротно, и даже в высшей
инстанции обжалованию не подлежит.
Пять лет, целых пять лет он терпел, не давая
себе слабины. Меж операций и реабилитаций Оружейник со свойственным
спецназовцу неистовством до рвотных позывов тренировал, истязал и
истязал то, что двигалось и жило еще в его теле. Так или иначе, его
неистовое желание встать на ноги ни к чему не привело, разве что он
научился самостоятельно испражняться и еще кое–каким другим суровым
хитростям спинальников.
Врачи очень хвалили и утверждали, что он
уникум — за столь короткий срок столько достиг, хотя Миху похвала
не очень–то бодрила, скорее даже
злила.
Жизнь же за этими многострадальными стенами
шла, бежала своим чередом. Теплые ливни сменялись хладными белыми
мухами, и по кругу, по кругу. Сначала перестала в его палате
появляться жена, следом реальная жизнь, будто кислотой, вытравила
по очереди друзей и знакомых, а потом и знакомых знакомых, а
родственников у Михаила и вовсе не было, какие родичи могут быть у
ораниенбаумской сироты. В один из дней и телефон предал, умолк и,
похоже, навсегда, будто ему безвозвратно электронный язык вырезали.
Тот, кого когда–то называли Оружейником, никого не осуждал — у всех
своя жизнь, и для того чтобы выжить, нужно движение, обездвиженные
первыми сходят с дистанции благополучия, он же теперь тормоз, и на
фиг никому не нужен в таком–то стремительном мире. Колясочник
провел пальцами по влажному стеклу и тихо сказал:
—
Битва проиграна, что ж, нужно дернуть за это, жаль, из гостей
только звезды. — Ладонь воина прижалась к стеклу, за которым на
небе мерцали мириады огоньков. — Сколько же я не пробовал серьезный
алкоголь? — спросил Михаил в тишине и тут же заключил: — Столько не
живут.