Капитан Джанстен тогда его и слушать не захотел. Мол, «Облачный
конь» – не дом призрения при храме. Мол, гони, Отец, этого мелкого
доходягу в шею.
Спасибо Лите – заступилась, добрая душа. Да так решительно
заговорила! Мол, если мальчик уйдет, уйду и я... Понятно, Джанстен
заткнулся. Литу потерять – себе дороже. Он, мерзавец, когда удирал
с корабельными деньгами, звал Литу с собой, да она не пошла.
А мальчишка сначала и впрямь был лишним грузом. Понятно, что
команда нарекла его Олухом. Окликнешь, – шарахается так, словно
затрещину получил. Начнет дело делать – все из рук валится.
Юнг не балуют ни на морских, ни на летучих кораблях. Колотушками
учат. Но что делать с парнишкой, которому дашь всего-навсего легкую
оплеуху – а он падает на палубу, поджимает колени к животу,
закрывает голову руками и так лежит?
Ясно, что забит парнишка до невероятия. Беглый, тут и
сомневаться нечего. Причем хозяин его – сволочь. А почему сюда
добрался – тоже понятно: из вольного города выдачи нет.
Пришлось Отцу потолковать с боцманом Хаансом, чтоб рук не
распускал. Тот поворчал, но все понял. Он хороший парень,
боцман-то. К тому же знает, что это такое – когда тебя бьют, а ты
ответить не можешь. Он этого на каторге нажрался досыта.
А когда Олух понял, что обижать его здесь не будут... на глазах
ожил паренек! Да, у него не сразу все получалось, но как же он
старался! Не ходил – бегал! Чтоб в трюме спрятаться и дрыхнуть –
такого за ним не водилось. Сделает, что поручено, и назад спешит, у
боцмана перед глазами крутится – мол, что еще прикажут?
И высоты не боится. Хороший леташ со временем получился бы из
парня. А теперь он опять на городских задворках. И опять один. Кто
из команды сумеет позаботиться о мальчишке? Самому бы
прокрутиться!..
Старик угрюмо кивнул и ответил Маре:
– Всех нас жалко, дочка. Всех нас пожар обжег. Правильно
говорил древний философ Гуиндред, прозванный Сварливым Отшельником:
«Всякая сука-беда щенится пометом из полудюжины бед!»
Мара улыбнулась почти прежней улыбкой: ей нравилась манера Отца
уснащать речь словами древних мудрецов. Поговаривали (хотя, может,
и врали), что старик не всегда был погонщиком и что неспроста он
такой грамотей...
– Складно ты байку плел, – сказала она. – Даже музыка
заслушалась, замолчала.
Старик посмотрел наверх, на галерейку второго яруса, куда вела
лестница с резными перилами. В конце галерейки, рядом с последней
из дверей комнат, которые хозяин сдавал гостям, приткнулись трое
музыкантов: лютнист, флейтист и старуха с бубном. Пока гости не
требовали плясок, старуха дремала, а лютнист и флейтист по очереди
играли что-то негромкое. Но сейчас они действительно
заслушались...