Нет. Моим единственным спасением был Порт-о-Ранго. И
единственным путем к нему – путь в обход перевала через Хэдданские
горы. Напрямик. Не зная троп.
Эта безумная мысль была порождена отчаянием и испугала меня
саму.
Да, я помнила сказки о хэдданских упырях и живых мертвецах.
Знала поговорку: «Пропал, как в Хэдданских горах». Но Каракелли я
боялась больше, чем колдунов, которыми, по слухам, изобиловали
здешние края.
Я сказала Лючии, что она вольна в своих решениях. И без того она
много сделала для меня – так пусть возьмет оставшийся неразменным
коронет и с моим благословением уйдет куда хочет. А сама я
помолилась Плетельщице Дорог и углубилась в лес. Лючия в слезах
последовала за мной.
Разумеется, мы, городские глупышки, сразу заблудились в чаще и
не смогли бы вернуться к дороге, даже если бы захотели. Три дня
бродили мы среди скал, замшелых стволов, цепких кустов. Три дня нас
повергал в ужас каждый хруст ветки: кто здесь – медведь, волк,
рысь? Три ночи мы спали по очереди: одна дремлет, а другая, со
смолистой веткой наготове, сторожит у костерка.
За эти три дня мы лишь раз встретили людей, но и эту встречу
пересидели в овраге, прячась под вывороченными корнями упавшего
дерева, потому что мужчины, прошедшие по краю оврага, были, судя по
речам, разбойниками.
Хлеб и сыр, купленные Лючией в Алвенио, подошли к концу. Нам
попадались грибы, но мы не знали, можно ли их есть. Мы не доверяли
этому лесу.
На рассвете четвертого дня хлынул дождь, короткий, ледяной и
беспощадный, как удар меча. К полудню меня начало знобить, к вечеру
мной овладел жар, а ночи я не помню...
Очнулась я на кровати, под одеялом из волчьих шкур. В закрытые
ставни оконца колотил ливень, над моим лицом на низком потолке
сушились пучки трав. Я хотела спросить, где я и что со мной, но
боль стискивала горло, словно ошейником.
Подошедшая к кровати Лючия объяснила, что нам обеих нашел в лесу
охотник и принес меня в дом, где живет со своей матушкой.
В сказках все горные охотники – колдуны. Может, и Людвиг был
колдуном? Мою служанку этот джермиец быстро приворожил. Лючия рядом
с ним менялась: и глаза светятся, и голову выше держит, и походка
легкая. Раньше мне не доводилось видеть ее такой счастливой.
Матушка Людвига, травница Хаана, выхаживала меня, как родную
дочь. А Лючия по дому да по двору порхала: то пол метет, то воду от
родника несет, то козу доит. И всё с улыбкой, всё с ясным лицом,
словно всю жизнь этот дом искала – и наконец нашла.