– А ну, сильней! Сильнее! – подбадривал меня адъютант.
Я рванул со всей силой. Сапог слетел с ноги. Убитый подался вперед. С лица его сползла грязная, пропитанная кровью солома. Я увидел клочок бороды, пол-лица. Еще ниже сползла солома… Поручик Сычевой, он!..
– А вы не знаете, где его портсигар остался? – неожиданно для себя обратился я к адъютанту.
– Какой портсигар?
Но мне уже не хотелось разговаривать.
– Портсигар у него был… Серебряный.
– Нет, не знаю!
На губах у поручика Сычевого стыл пузырек кровавой пены. Один глаз, плоский и мутный, смотрел прямо на луну. Другой заплыл щекою. Лицо его было распухшее, точно искусанное осами.
Я торопливо стянул второй сапог.
– Благодарю вас, господин адъютант!
– За что это?
Адъютант засмеялся.
Я взял сапоги под мышку и пошел к штабу.
Полковник Румель, командир 2-го офицерского полка, подозвал меня к себе.
– Вы пока остаетесь в офицерской роте. Для сегодняшнего дела в ней недостаток штыков.
И, запахнувшись буркой, он отошел в сторону.
На Богодухов со стороны Кириковки вновь наступали красные. Слева по линии железной дороги стояли роты какого-то не «цветного» полка, сформированного из пленных красноармейцев.
Наша офицерская рота, рассыпанная цепью у них в тылу, ловила дезертиров.
Меня поставили часовым возле штаба.
Таким образом мне не пришлось идти с офицерской цепью.
Вдали трещали пулеметы. Ухала артиллерия. Было темно. Лишь изредка над крышей вокзала появлялась луна и заливала синими лучами тугие и блестящие полосы рельсов.
…Прошел бронепоезд.
Я всю ночь простоял без смены. Когда стало светать, меня наконец отпустили в роту.
В саду, за сторожкой, в которой был расположен штаб полка, толпились солдаты комендантской команды. В открытую калитку сада входили, ведя пойманных дезертиров, взводы офицерской роты.
– Десятого, господин капитан, аль пятого? – услыхал я за собою.
Я быстро пошел к городу.
…Когда, немного отойдя, я вновь обернулся, на крайнем дереве сада уже раскачивались два дезертира.
Солнце как раз всходило. Дезертиры висели к нему спиной. Спины у них были красные.