«Ну а теперь?»…
Был уже поздний вечер, когда я добрел до конца Екатеринославской.
Над присевшим под Холодной Горой вокзалом качалось тихое зарево фонарей. Перед вокзалом, на площади, синел снег. Одинокий, разбитый фонарь в конце площади боролся с темнотой набегающей ночи. Хотел светить, но ветер его задувал.
– Ать, два! Левой! Ать, два! Левой!
Я обернулся. Через площадь шла рота какой-то тыловой части. Солдаты шли, размахивая руками, как при учении. Ветер раздувал полы их английских шинелей. Под тяжелыми, кованными железом сапогами скрипел снег.
– Ать, два! Левой!
А с другого конца площади, к вокзалу, оттуда, где ветер успел задуть уже три фонаря подряд, молча, без команд и песен, шли сборные роты недавно переформированных полков 140-й дивизии. 140-я пехотная дивизия по численности не более стрелкового трехбатальонного полка после недавнего поражения вновь выступала на фронт.
На солдатах болтались истрепанные старые шинели. Ноги были обмотаны мешками из-под картофеля. Снег под сапогами не скрипел. Очевидно, подметок на сапогах не было…
– Ать, два! Ать, два! Левой! Левой!..
Рота, идущая с вокзала, выходила на освещенную Екатеринославскую. На углу Екатеринославской стояла женщина. Женщина плакала.
Я тихо побрел домой.
* * *
Ротмистр Длинноверхов пришел ко мне только на следующий вечер. Он был во вновь сшитых широких галифе.
– У этих карманы еще глубже! Руки здесь по локти войдут. Как видите, поручик, я прогрессирую.
Мне ротмистр уже успел порядком надоесть, и я ничего ему не ответил.
– На Сумской есть так называемый «Дом артиста». Слыхали, конечно?.. – опять обратился ко мне ротмистр. – Ну вот… идемте туда. Там подчас можно натолкнуться на весьма любопытные экземпляры. Богатейший, скажу я вам, материал для изучения новых индивидуумов. Продукт последних неудач фронта. И как еще интересно! Вчера, к примеру, я видел там молодого корнета… Впрочем, я расскажу вам по дороге. Идемте.
Но идти я отказался.
– Довольно, ротмистр! Мне противен ваш тыл и ваши наблюдения. Я уезжаю на фронт, а потому…
– Что потому? – улыбнулся ротмистр.
– Потому… Потому… – Я запутался, не зная, что ответить. – Потому… – довольно! – сердито кончил я.
Ротмистр сел в качалку. Небрежно вытянул ноги и глубоко в карманы засунул руки.
– Если б я, поручик, давно уже не разучился драть смехом глотку, – медленно, играя каждым словом, вновь обратился он ко мне, – я бы – поняли? – я бы не встал вот с этой качалки. Я бы умер со смеха над вашей глупостью. Поняли, юноша?..