Закрыл глаза, чтобы не видеть эту
бескрайнюю синь, ожидая, когда головокружение пройдёт. Пока ждал,
осознал, что у меня болит живот. Болит тянущей тупой болью, как
будто мне снова порезали кишки и я уже третий день валяюсь в
лазарете, мне нельзя есть, а пить можно только какую-то бурду, от
которой страшно хочется жрать и чешется живот. Который и так болит
тянущей тупой болью.
Как сейчас. И головокружение не
проходило.
С медленно возвращающейся
чувствительностью стали появляться новые, ранее незамеченные
моменты. Первым появились звуки. Рядом кто-то что-то жрал. И при
этом рычал, чавкал и скулил. Неужели Толстый совсем оскотинел?
Толстый? При чём тут Толстый? Он же
меня убил! Но я живой?
Мысли медленно переваливались, и
каждая последующая давала немного времени предыдущей, прежде чем
выпнуть её из моей головы. Соображалось очень плохо. Ещё и это
тупое чавканье.
Захотелось крикнуть, что бы жрал
потише, но не смог. Воздуха не хватало, рот не открывался, сил
пошевелиться не было. Или всё-таки не живой? Умираю?
Чавканье на секунду затихло,
сменившись низким утробным рычанием. Ох, настолько Толстый
оскотинеть не мог. Он и букву «р» не выговаривает, куда ему
рычать.
А следом за рычанием, как ударной
волной, меня накрыл рёв. Мощный, хозяйский, требовательный. И
рычание на его фоне почти терялось.
Почему то мне подумалось, что то,
что вот сейчас ревело, оно очень крупное. А то, что рычит –
помельче. И сейчас они будут драться. А я не увижу, так как голову
повернуть не могу, сил никаких нет.
Вижу только бескрайнее синее небо, и
верхушки непропорционально здоровенных ёлок. Или не ёлок. Я плохо
разбираюсь в хвойных породах деревьев. Но таких ёлок я ещё точно не
видел. Здоровенные, заразы! Или это у меня зрение ещё не вернулось
в норму?
Постепенно проявилось обоняние.
Вокруг пахло свежескошенной травой, зверем и грибами. Запах на
мгновение заставил меня вспомнить нашего сторожа, однорукого Василь
Палыча, водившего немногих из нас, кто относился к нему с
уважением, и кого он называл «не совсем пропащими шакалятами», в
ближайший лес и показывал какие грибы можно собирать, а какие нет.
И объяснял, почему. В том лесу слабо пахло травой, почти не пахло
зверем, но очень сильно пахло грибами.
Сейчас же сильнее всего пахло
зверем. Запах усиливался, проникал, кажется, везде и становился
невыносимым. Я вдыхал его настолько концентрированным, что
казалось, пахли уже мои кишки.