Тогда-то я и попробовал дыхательные упражнения. Прикрыл глаза и
повёл счет от одного до десяти. Следом случилось что-то непонятное.
Все те объекты, которые лезли в глаза, начали упорядочиваться. Я
посчитал до двух, и образы двух моих одноклассников стали чуть
менее резкими. Всё вокруг по-прежнему зияло, будто мозаика на
солнце, но этих двоих я будто обезвредил. Считая до четырёх, я
сфокусировался на руке одноклассника. Его четыре оттопыренных
пальца вернули себе нормальный вид на фоне творящегося безумия.
Тогда я сложил пальцы с двумя телами и досчитал до шести. Семёркой
стала разница между десятью пальцами на руках и тремя полосками на
штанах Раевского, а восьмёрка - шестнадцать силуэтов детей в
мрачном коридоре, делённая на две тусклые лампочки. Каким-то
образом мой счёт до десяти превратился в математическую игру и
решение мною же выдуманных задач. Девяткой стал квадрат из трёх
дырок в линолеуме, а десяткой - сумма кабинетов на схеме
эвакуации.
Всё то, что участвовало в моих расчётах, становилось менее
броским. Приступ сходил на нет, но, к сожалению, не так быстро, как
хотелось…
Очухался я, когда мои одноклассники ушли в раздевалку, а
Раевский на занятия. Заглянул в спортзал, но было уже слишком
поздно, Раевский и его класс выстроились в шеренгу перед физруком.
Их урок начался.
Вернувшись в раздевалку, я услышал пару шуток в свой адрес и
увидел много удовлетворённых взглядов. Гиены почувствовали слабость
льва…
... … …
Следующий год жизни в интернате не выглядел таким же удачным,
как два предыдущих. Я продолжал заниматься, но время брало своё.
Сила ребят увеличивалась.
Время с четырнадцати до пятнадцати тянулось в разы медленнее,
чем два года ранее. Выходка Раевского пускай и повлияла на общую
ситуацию, но едва ли мне нужно было винить именно его. Не он, так
кто-то другой оказался на его месте.
В течение следующего года я растерял лидерские позиции и
затесался в стан средняков. Ничего плохого, учитывая, что эти игры
в крутых парней и фриков меня никогда не забавляли. Получи я хотя
бы зелёную энергию, которая годится только на целебные ауры и
другие штуки подобного рода, не стал бы и пальцем шевелить ради
своей репутации.
Три четверти моих одноклассников ушли в семьи. Многие из них
учились хуже, да и не отличались примерным поведением, а значит мои
шансы на приёмную семью были выше. Но ко мне никто не пришёл, хотя
на предварительных встречах и собраниях знакомств, я пользовался
популярностью. Слаженный, не урод, смышлёный. Дайте мне любую
энергию, и я стал бы образцовым приёмным ребёнком. К несчастью,
случилось то, что случилось. И с тех пор о своей репутации и месте
в обществе я должен был заботиться больше, чем обо всём
остальном.