— Он прокрадется с заднего входа и вытащит
столько золота, сколько сможет, — буркнул Гэндальф.
— И это всё? Все идеи лучшего ума в Средиземье? — фыркнул
Ланнистер. — Сзади хорошо только шлюх иметь. Нет, тут что-то иное
нужно придумать.
— А ты хоть кого-то убил в своей жизни, Бес? —
спросил Двалин. — Или тебе обманутый муж морду лица
поправил?
— В отличие от хоббита, да, — перестал улыбаться
Тирион. — Есть убитые из-за моих решений. Есть убитые моей
рукой.
— Пусть нас немного, но все мы воины! —
воскликнул Кили.
— А сколько драконов убил ты, Гэндальф? — спросил Фили,
словно договаривая за брата.
— Да, сколько? — зашумели гномы.
Маг закашлялся, поперхнувшись дымом из трубки, а
Торин, подняв голову, посмотрел на него почти с улыбкой —
как, милый друг, выкручиваться будешь? Ланнистер
не мог нарадоваться столь приятному зрелищу.
— Балин, впиши Тириона в Договор, — решил Король-Под-Горой,
подняв руку и призывая к молчанию.
Дождался росчерка пера пожилого гнома, сунул бумагу, не глядя,
через плечо в руки Бильбо, словно не сомневаясь, что он ее
подхватит.
Хоббит развернул Договор и вглядывался с большим
интересом, озвучивая вслух пункты, наиболее привлекательные
или опасные.
— Бильбо Бэггинс — Тирион Ланнистер?! — хоббит удивленно поднял
голову, дочитав до конца. Гномы зашумели.
— Пусть идут оба, и хватит об этом! — вскочив с места,
рявкнул Торин, заставив всех замолкнуть. — Взгляды многих
сейчас обращены в сторону Одинокой Горы, нам может
понадобиться любая помощь. Я не обращался
к его сердцу, но он хочет идти с нами,
к чему оказались не готовы многие мои родичи.
А безопасность я не гарантирую никому!
Две подписи появились в конце договора, скрепляя его.
Тирион с Бильбо пожали друг другу руки, Тирион — насмешливо,
Бильбо — радостно. Гэндальф вздохнул недовольно, но спорить
не стал. Взяли хоббита, и хорошо. Благостно.
Гномы выкурили по трубочке и перешли в другую
комнату, поближе к горящему камину.
Глубоким мягким баритоном затянул песню Король-Под-Горой, словно
обращаясь к заплясавшему огню, но сразу же притянув к себе все
взоры и сердца. Понемногу к мелодии присоединились и остальные
гномы.
Трещал от нестерпимой боли вековечный лес, Смауг огненной тенью
скользил по синему небу, исторгая пламя и злобу, живым проклятием
вырываясь из глубин горькой памяти гномов. Одинокая Гора слепила
своим великолепием, Эребор, до боли любимая, оскверненная и
недостижимая отчизна, манила дивной мечтой о великом
прошлом…