Царица волков. Королева стаи. Которая смотрела на него так, что
сердце внезапно ухнуло вниз и заколотилось где-то в районе
пяток.
Она смотрела так, будто понимала его сейчас. Пристально,
внимательно, с непонятным сочувствием.
– Что тебе нужно? – прошептал Стагор, когда понял, что
она перегородила ему дорогу к дому. – Что ты хочешь? За кем
пришла?
Волчица вздохнула.
– За мной? – холодея, предположил он, но она вздохнула
снова и слегка качнула головой. – Тогда за кем? Здесь же нет
никого, кто бы мог тебе понадо… нет!
Стагор окаменел от ужаса, вспомнив, что оставил сына одного.
В этот момент сгустившийся воздух прорезал истошный крик. Причем
голос был низким, грубым и хриплым, словно и не человек кричал
вовсе, а зверь. Или же человек, но совершенно обезумевший от
боли.
– Гурт… – одними губами выдохнул лесник, пошатнувшись
от жутковатой догадки. А потом повернулся и кинулся бежать.
«Дай ему время», – коснулась его разума чья-то осторожная
мысль, но лесник не услышал – помчался, не разбирая дороги, туда,
где послышался новый, полный неподдельной ярости вой, который был
почти сразу заглушен неистовым грохотом с разверзшихся небес.
Стагор вылетел на поляну как раз в тот момент, когда ударившая
сверху молния с поразительной точностью вонзилась в крышу его
старой землянки. От удара крышу подняло на высоту в два
человеческих роста, положенные под низ доски изломало в мелкие
щепы, а затем тоже подбросило, превратив в подобие стрел, способных
изрешетить любого, кто посмеет сунуться близко.
В обнажившейся яме на мгновение стало светло как днем. Сквозь
комья земли в развороченной стихией дыре проступила застывшая в
неподвижности фигура. И выскочивший из леса отец не смог сдержать
горестного крика, мгновенно узнав в неестественно замершем человеке
собственного сына, каким-то чудом не погибшего в этом аду.
Гурт стоял, высоко запрокинув голову. На его губах клокотала
розовая пена. Глаза закатились, страшновато обнажив белки. На
могучих руках гуляли сведенные судорогой мышцы. Неестественно
выпрямленная спина была напряжена так, словно вот-вот готовилась
переломиться, а искаженное от немыслимой муки лицо побледнело так
жутко, что отсвечивало в темноте мертвенной белизной.
Но самое страшное заключалось в том, что вокруг юноши блистал и
сыпал ядовитыми сиреневыми искрами вычерченный на полу круг.
Мощный, тройной, окружающий пятиконечную звезду, в центре которой
был заключен неразумный сын лесника. Все пространство вокруг него
оказалось заполнено причудливыми знаками и надписями на неизвестном
языке. И все они ярко светились, причиняя бьющемуся в судорогах
парню немилосердную боль.