Вовнутрь
логова демона забралось пара дюжин – самые могучие воины и
заклинатели; чемпионы Домов и живые легенды, о деяниях которых уже
долгие годы слагали баллады. Пробиваясь сквозь орды прислужников
Пепельного Короля, каждый локоть, нет, каждую пядь они выгрызали
собственной кровью, сражаясь до тех пор, пока оружие не выпадало из
их охладевших рук. До самого конца добрались лишь семеро – и вот
Джиро остался один.
Он взглянул
прямо в два ярко-синих огонька, сияющих сквозь широкую тёмную
прорезь. Почему демон молчит? За всё это время он не произнес ни
звука. Джиро хотелось вонзить меч ему в плоть только лишь для того,
чтобы услышать из-под шлема стон боли, глухое рычание, брань – всё,
что угодно. Лишь бы разбить эту звенящую тишину.
Джиро
вспомнил хохот Отомо, сотрясавший стены. Песни Тара, которые он
любил заводить у костра. Подколки Кера – едкие, но оттого не менее
смешные. Холодные серые глаза Эйми, задумчивость Чина, безрассудную
храбрость Хитоши…
Быть может,
стоит просто сдаться. Опустить оружие и принять смерть, как и все
остальные. Святое Войско разбито. Он – проиграл. Время положить меч
и дать свершиться тому, что должно. Но…
Нет.
Никогда.
Не после
всего, чем им пришлось пожертвовать.
Джиро
стиснул зубы, перехватил меч двумя руками и бросился в атаку, чтобы
Кузню снова наполнил лязг стали.
Первое, что
увидел Кенджи, открыв глаза – небольшую птичку с цветными
перышками, пьющую из реки. Едва он пошевелился, как та чирикнула и
упорхнула прочь – а он, повернув голову, излил на песок поток воды.
Потом еще и еще – до тех пор, пока опустевший желудок не начало
сводить судорогой. С трудом поднявшись на ноги, Кенджи огляделся –
он находился на берегу тихой реки, разлившейся вширь почти на три
полета стрелы. Однако около него не было ни лодки, ни даже ее
обломков. Лишь какая-то толстая коряга, покрытая илом и
водорослями.
Подойдя к
воде, Кенджи упал на колени и с жадностью припал к ней губами.
Утолив жажду, он несколько раз сполоснул голову и вгляделся в
темную гладь – на него смотрело худое чуть вытянутое лицо. Левую
бровь пересекал тонкий шрам, под глазами сидели темные мешки, а
голову покрывал колючий темный ежик. Из одежды на нем была лишь
просторная рубаха да мешковатые холщовые штаны – правда, и то, и
другое было истрепано в лохмотья. А обувь же, скорее всего, он
оставил в реке.