антикварных
домов, в Санкт-Петербурге хватало того, на что можно поглазеть.
Площади, где могли бы стоять десять
тысяч человек плечом к плечу. Громадные пустые набережные, где
сразу представляешь пришвартованные корабли: и железные — с трубами
и колёсами, и деревянные — с мачтами и парусами. А на берегах Невы
и огромного залива стояли колонны, типа античных, и каменные львы
сидели, как часовые. Ступени спускались прямо в воду, украшенные
гранитными шарами, а со стенок набережных смотрели и скалились
рельефные львиные морды. Прямо Древняя Греция с Римом. И всё одето
в мрамор или в гранит… из которых, как Молчун думал раньше, только
памятники на кладбищах делают.
Это место и было одним большущим
памятником. И кладбищем, старым некрополем, тоже было. Но это уж —
как везде.
Закат медленно догорел. Они с
Анжелой сидели в спальне, которая была раньше частью небольшой
квартиры прежних людей. Вроде бы тут когда-то жили студенты,
имевшие семью. Все остальные комнаты вдоль длинного коридора, кроме
этой, были закрыты, и на многих дверях висели ржавые цепи или были
нарисованы предупреждающие знаки. Некоторые были просто заколочены.
Никаких особых опасностей там, конечно, не было, кроме гнилого пола
и балконов, которые при вставании на них могли очень быстро
доставить человека вниз, но далеко не в целом виде.
Потрескивали — а иногда и просто
хлопали — дровишки в железной печи, труба-дымоход которой была
выставлена на улицу через окно. Половина его была заделана фанерой.
Иногда даже летом приходилось топить.
На блюде лежали нарезанная кружками
колбаса, мелкие яблоки, буроватый хлеб и пирожки с ливером. Чьим
ливером — неясно, но для своих повар трактира не стал бы халтурить.
Вряд ли кошка. Много ли в ней ливера-то?
В высоких кружках — настоящий чай.
Импортная заварка из-за моря. Не из пайка, а купленная на толкучке
в Парке Декабристов. Можно иногда себя побаловать, хотя особой
разницы Молчун не чувствовал. Хоть чабрец, хоть пустырник
заваривай, а всё одно без сахара — трава травой. Зато с сахаром
любая бурда кажется сладким чаем и божественным напитком.
«А ты знаешь, почему печка
называется «буржуйка»? — как-то спросилаАнжела Молчуна, откинувшись
в кресле и укрывшись пледом.
«Ясное дело. До войны только богатым
буржуям были доступны такие, поэтому и называется».