Но у всего есть своя цена. Была она
и у защиты. Первого числа каждого месяца хозяин «Барсучьей норы»
лично заносил ежемесячную дань хозяину Небоскрёба.
Надевал лучший костюм и, приняв для
храбрости стакан коньяка, шёл. Один, без своего дуболома Молота — в
чёрную пасть ворот Небоскрёба. С ним иногда был только горбатый
носильщик Игорёк, который нёс за владельцем трактира тяжёлый мешок.
Но он не мог нормально рассказать, что там внутри, потому что его
язык был отрезан ровно наполовину — так что он мог только мычать и
гугукать. Вроде бы это сделали «еноты».
Да и тот нёс мешок только до лифта.
К Михайлову барыги поднимались исключительно в одиночку.
Свои монеты в качестве подати в
Небоскрёбе не принимали. Хотя требовали, чтобы их подопечные
использовали эти металлические кругляши во всех остальных сделках.
Но «налог на воздух» надо было платить «ликвидом»: патронами,
золотом, серебром и платиной, редкими раритетными вещами, стволами
и даже бронежилетами. Такова была гибкая «налоговая политика». В
Небоскрёбе всё оценивали сами, и не стоило пытаться впарить им
фуфло.
Монеты города, которые магнаты
чеканили совместно, были не у всех посетителей. Чем только не
расплачивались в баре — и всё принимал счетовод и бухгалтер
Червонца, одноглазый Абрамыч, по совместительству работавший
барменом (и баристой, как он говорил). Смешное слово, будто имя
«Бориска», которое носили цари и президенты. На самом деле отчество
у него было — Андреевич. Но почему-то прилепилось такое имечко,
хотя он был русский. Это и был отец Анжелы. Ехидный и склочный
мужик в годах, вдовец. Других детей у него не было, вроде бы
поумирали.
Когда его спрашивали, что за зверь
такой — «бариста», — он отвечал, что это «кофейный сомелье».
Пояснение, которое любого могло запутать ещё сильнее… Но он
действительно варил похожий на кофе напиток из цикория и ещё
какого-то растения. Младший иногда его заказывал, хотя сослуживцы
над ним посмеивались и говорили, что мужикам прилично пить только
то, что горит, а не такую бурду, которую впору пить только
бородатым хипстерам. Вроде бы это словечко было ругательным, хотя
бородки на Острове многие пижоны носили.
Возвращался назад Виталий Евгеньич,
прозванный Червонцем то ли за скупость, то ли за сияющую лысину,
которая кому-то показалась смахивающей на довоенную десятку, всегда
без мешка, но с дёргающимся глазом. Тут же напивался в дым, и до
середины следующего дня его нельзя было беспокоить.