— Идем, прогуляемся по дворцу, пока все спят.
— Позволив себе лукавую улыбку, я пропустила служанку вперед, и
она, открыв дверь, выпустила меня в коридор.
Я не могла пока судить о размерах места, где
оказалась: окна были закрыты слюдой, через которую рассмотреть хоть
что-то было невозможно. Ну… зато не дуло, вернее — дуло не так
сильно, как могло бы. Я ногами ощущала прохладный сквознячок, что
скользил у самого пола, но пока дискомфорта это не доставляло. В
молчании мы шли мимо стоящих возле стен стражников, и только
понимание того, что плакала моя легенда, если я начну разглядывать
их дивные доспехи, заставляло меня с каменным выражением лица
двигаться дальше по коридору. А посмотреть было на что: невероятные
доспехи, словно взятые из фэнтезийного кино про высокомерных
эльфов, сочетались с тяжелыми суконными плащами и серым, похожим на
волчий, мехом. Скользя периодически взглядом по лицам стражи, я
иногда замечала их взгляды: кто-то смотрел с сочувствием, кто-то —
делано равнодушно, а кто-то откровенно с насмешкой. Да уж,
принцесса явно оторвалась по полной в своем протесте замужеству.
Ой, не с той стороной ты воевала, глупая, а мне теперь разбираться,
репутацию восстанавливать, любовь народа снискивать…
Из коридора мы вышли в просторный зал,
увешанный портретами различных дворян, чьи лица мне были незнакомы,
но стоило моему взгляду дойти до двух самых крупных картин, как я
почувствовала вставший в горле ком. Из-под полупрозрачной белой
вуали, что прикрывала самый верх полотна, на меня смотрела мама.
Молодая, как на черно-белых фотографиях из ее студенческой юности,
коронованная, в роскошном платье, сверкающая драгоценностями даже с
картины. Я подошла ближе, не отводя взгляда от портрета. Магия в
этом виновата или художник был настолько мастером, но мне казалось,
что она смотрела на меня своими мудрыми, добрыми глазами, словно бы
упрашивая быть добрее к человеку, чей портрет висел по левую
сторону. Это лицо я тоже знала, хоть мне и потребовалось какое-то
время, чтобы вытащить его из памяти. Фотографий отца было немного,
и на большинстве он был с бородой, пусть не длинной, но порядочно
меняющей его облик. А на портрете рядом он был чисто выбрит, с
уложенными под корону-обруч волосами, и его глаза так же, как глаза
матери, будто следили за мной, строго вопрошая, что же достойного я
совершила в недавнее время…