Стелла с опаской вышла на балкон-гигант, который растворился в высокой ночной мгле. Казалось, она невесомо повисла над землей под звездным куполом. Ей было стыдно, что она вот так, наверстывая потерянное, хватанула глоток любви. Что это ее первая измена – пусть мысленная, пусть! – супружеству. Ей хотелось поплакать от пережитого, но слезы иссякли. Над городом, над его кносским лабиринтом, сквозь сон Минотавра ровно сияли созвездия. Выше всех царила греческая схема из трех звезд – белоснежный Денеб, Вега цвета белой фольги и такой же жгуче-белый с сахарным отблеском Альтаир. Три альфы. Альфа Лебедя, альфа Лиры и альфа Орла. Ниже, над горизонтом Метрограда, завис Скорпион, увенчанный красноватым углем Антареса. Луна пряталась за углом, но ее торжественный ливень заливал кроны тополей, мусорные баки у подъезда и стоянку машин серебряно-пыльным светом, высасывал черноту из теней. Ее имя Стелла значит звезда. Ее тело лоснилось в лунной воде. Ночной ветер с севера развеял запах западной гари. Она вернулась к Адаму. Тот лежал на тахте с открытыми глазами… Дрыхнуть ночью, когда тебе 20 лет? Бросьте! И они укатили в подлунную пустоту.
Адам захотел показать Лёке свой приз – ночную столицу: шедевр Шехтеля – Ярославский вокзал, оттуда по Кирова к стеклянному кварталу Центросоюза, здесь Адам даже восторженно просигналил клаксоном гению Ле Корбюзье, спугнув стаю бесовских кошек с безлюдного перекрестка. Затем – в самое нутро Москвы, мимо китайской химеры чайного дома, на Лубянскую площадь, к скале террора, скупо озаренной напротив дворца КГБ двумя кровавыми глазищами закрытого входа станции метро «Дзержинская». «Вот здесь восстанут мертвые», – сказал он. Ночная Москва была на редкость пустынна, только бесцельно мигали светофоры да переговаривались по ручным рациям милицейские патрули. Спрятав «Победу» в одном из переулков Гостиного двора, Адам и его спутница вышли к Кремлевской стене. Здесь было оживленно. Бродили иностранцы, увешанные японской оптикой. Напротив мавзолея, на белой высокой лошади красовался молоденький милиционер конной столичной милиции. Еще одна странность – дверь в мавзолей была чуть-чуть приоткрыта, и оттуда в ночь падал яркий луч электрического света. Часовые у входа стояли каменно, глядя в глаза друг друга. Начинало светать. Адам увлеченно говорил Лёке о том, что нужно довести до конца грандиозные идеи авангарда и преобразить, увы, все еще буржуазные виды Москвы в Центр мирового вызова, что на месте пошлого сталинского отеля «Москва» нужно наконец построить Колизей пролетариата, как было решено еще в 23-м году, что на месте купеческой копилки людской мелочи – ГУМа – давно пора воздвигнуть трехглавую башню Минтяжмашпрома братьев Весниных, а по периметру Бульварного кольца расставить уникальные, нигде в мире не виданные горизонтальные небоскребы Эль Лисицкого…