Весь конец потопного лета, злясь на себя, Ева ждала возвращения Филиппа. Старуха Пруссакова приехала с курорта в самом конце июля. Ева отметила про себя: старость не загорает. Пруссакова вернулась все с тем же зимним лицом, на котором все так же льдисто светили водянистые глазищи. Старость еще и не оттаивает на солнце. На окнах было приказано опустить жалюзи, зажечь тусклые груши напольных ламп, раскатать персидский ковер. Квартира погрузилась в драгоценный полумрак марочного коньяка «Antique» двадцатилетней выдержки, резко сверкнули в глаза погасшие было в потоках солнца хрустальные грани посуды за стеклом антикварных буфетов, ожили золотые зигзаги на китайских шторах, затеплились блеском кованые медные розы на рамах венецианских зеркал. «Я состарюсь, состарюсь с ней!» – опять отчаянно думала Ева, неся на лаковом подносе цвета черного льда чашку для подогретого молока. Вечером раскладывался пасьянс «Солитер», и, прижимая плечом к уху телефонную трубку, Калерия Петровна распорядилась и Евиной судьбою: вуз придется отложить на будущий год, а пока поступить на рабфак – фиктивно, а окончание рабфака с отличием она гарантирует, как и – соответственно – поступление в вуз. Быть в домработницах еще год, конечно, несладко, но Ева умная девочка и, наверное, уже сообразила, что в таком доме слов на ветер не бросают. Она, если Ева захочет, может дать ей такие рекомендации, что почище всякого приданого. Но… тут старуха подняла восковой палец.
– Это надо заслужить.
Ева враждебно молчала.
– Ты, милочка, я вижу, словно и недовольна?
Ева так привыкла к своему кожаному дивану с декоративной подушкой из золотого атласа, к своему шотландскому пледу…
– Значит, мне показалось?
– Нет, Калерия Петровна, не показалось, но я согласна.
– Умница! И запомни, Евочка, ты по натуре кошка. Ты привыкаешь не к людям, ты привязываешься к вещам.
Ева вздрогнула – это был удар в самое яблочко бегущей мишени: мне нужно избавляться от этой черты. Во что бы то ни стало, решила она.
Ночь старалась провести в раскидном кресле, но под утро сдалась перед бессонницей и перебралась на любимый диван, где сразу уснула…» Да, я кошка», – шептала она, засыпая. И ей нравилось быть кошкой, ластиться к гладкой подушке, вытягиваться вдоль кожаной спинки.