В порту было оживленно. Подходила колонна машин с продовольствием и снарядами. Ящиков было много, их складывали штабелями, и часовые мелом метили их косыми крестами, как обычно метят кирпич в кладке. На баржу катили бочонки с рыбой и солониной, лебедками подавали в трюм ящики со снарядами и авиабомбы. Стоял разноголосый говор, перекрываемый иногда криками старшин, руководивших погрузкой. Пахло сыростью, намокшими пеньковыми канатами и водорослями.
– Начинают тащить снаряды, значит, наступать будем, – сказал военный в дождевике своему спутнику, высокому и худому артиллеристу.
– Не знаю, ничего не знаю, – пробасил артиллерист.
– Бог войны – ничего не попишешь: его кормить нужно.
Военный в дождевике прислушался к сигналам с кораблей.
– Кажется, Курасов возвращается из Батуми – быстро он смотался. Только позавчера туда прошел…
В бухту на буксире входил танконосец, переоборудованный из корпуса недостроенного тральщика. К нему, в свою очередь, были прибуксированы понтоны, в кильватер плывущие два металлических эллипсоида. На танконосце виднелась дощатая будочка и вокруг нее десятка два фургонов – «студебеккеров».
Танконосец сопровождался сторожевыми кораблями, резво ошвартовавшимися у пирса. Люди из их команды были очень веселы.
Вновь прибывших моряков окружили офицеры кораблей, стоявших в порту. Послышались смех, шутки.
Знакомый Букреева, дежурный по порту капитан третьего ранга Хохловцев, остановился возле него:
– Курасов идет флагманом конвоя. Представьте себе, совсем молодой человек. Ну, сколько ему? Двадцать один – двадцать два? А уже два боевых ордена! А все потому, что имел возможность повоевать при таком командире дивизиона, как Звенягин. А тут мокни в этом проклятом Квакенбурге!
Хохловцев с досадой махнул рукой и пошел к веселой группе моряков, окруживших огромного детину, спрыгнувшего со сторожевика.
– Шалунов! Привет, Шалунов! – еще издали крикнул Хохловцев. – Кто это тебя искалечил?
Хохловцев затерялся среди офицеров, столпившихся вокруг Шалунова. На палубе сторожевого корабля-флагмана показался Курасов, невысокий молодой человек, с неулыбчивыми чуть раскосыми глазами. Курасов был в кожаном реглане, сдвинутой набок фуражке и сапогах выше колен. Равнодушно оглядев Букреева, лошадь, коновода, он отвернулся и смотрел теперь в ту сторону, где виднелись серые громады линкора и крейсеров.