Боль в щеке и ухе, которая мучила его во время перехода вдруг
отступила и осталась лишь ломящим голову эхом. «Я выживу, я смогу»
– пообещал он себе. – «А значит, мне надо много тренироваться».
Скиндар подошел к массивной деревянной калитке, окованной
медными полосами, решительно взялся за дверной молоток в форме
шипастой палицы и постучал. Через пару минут калитка отворилась. В
ее проеме возник вихрастый широкоплечий парень в белой рубахе с
распахнутым воротом. Сначала он насмешливым взглядом обозрел их
грязную одежду, но потом приметил лычки на мундире Скиндара,
мгновенно построжал и подтянулся.
– Желаю здравствовать, – с расстановкой произнес парень.
– Будь здоров, – надменно ответил капрал. – Мы к Йельду с
визитом.
– Как прикажете доложить о вас мастеру?
– Мастеру? Вот как! Ха-ха. Хорошо, доложи, что его желает
видеть, – тут Скиндар запнулся, потому что на языке вертелся полный
перечень регалий, но озвучивать их сейчас, учитывая обстановку,
было невместно. – Его желает видеть старый товарищ Скиндар в
компании спутников.
Калитка немедленно захлопнулась, оставив военных на улице. Через
пару минут из-за нее раздался густой бас, вероятно принадлежавший
хозяину дома:
– Скиндар, говоришь? Так чего же ты, олух, не приглашаешь такого
знатного гостя во двор? А ну, распахивай ворота! Людей из столицы
пристало встречать с почестями. Два наряда в коровник! Видать, рано
я перевел тебя в дворню из пастухов. И на неделю ты отстранен от
занятий с алебардой. Не скули. Сам знаешь, что я не люблю нытиков и
выпросить у меня можно разве что хороший пинок в живот.
Ворота распахнулись. Перед путниками открылся просторный двор,
мощеный разноцветной речной галькой, а посреди двора стоял сам
Йельд-брадобрей, скрестив руки на груди. Ростом он был почти с
Дертина, но не такой массивный. Его плечи украшал добротный камзол
с богатым шитьем, одна нога была обута в щегольский башмак с
загнутым носом, а вторая заканчивалась деревянным отлакированным
протезом. У Йельда на груди лежала окладистая с проседью борода,
заплетенная внизу при помощи серебряной нити в короткую косичку, а
на голове произрастала пышная шевелюра, которая на щеках смыкалась
с бакенбардами. Видом он походил не на солдата, а знатного
вельможу, который провел несколько последних месяцев в лесной чаще,
причем в компании крупных хищников, отчего его прическа и брови
приобрели неряшливость, а выражение лица – отпечаток
свирепости.