Яркие вспышки становились все быстрее,
я уже не мог их четко себе представлять, и мое второе я, которое
иногда напоминало мне самого родовитого пэра, не замолкало ни на
секунду, постоянно заставляя меня задумываться над теми или иными
моими словами и поступками, о которых я даже и не думал
никогда.
Почему я вообще спорю сам с собой? –
Потому что ты идиот блаженный, послушай хоть изредка умного
человека. – Да откуда у меня вообще такие мысли? И как так
получилось, что я умею драться, меня никто никогда не учил, я лишь
иногда видел, как Лорен тренировал своих людей! – Э-э-э, ну как
тебе объяснить? Наследственность папкина проснулась. А что, чем
тебе не объяснение – папик тапки отбросил, и наследие пробудилось,
прям как с магией. Ну, это как Тарзан, который научился, мать его,
читать, только потому, что был белым и чистопородным лор…хм… пэром.
– Кто такой, это Тарзан?! – Забей, ты его не знаешь.
Мельтешение образов перед глазами,
казалось, никогда не закончатся. Какие-то люди, слова, действия,
города и страны, в которых я никогда не был, девушки, которые были
готовы ради меня на все, и которых я никогда не встречал…
темноволосая незнакомка из храма, повернулась и приветливо мне
улыбнулась. Красивая. – Красивая, - согласилось со мной мое Альтер
эго. Кто? Какое альтерэ…
Мельтешение картинок перед глазами и
голоса в голове прекратились внезапно. Я вытянулся на кровати на
спине, боясь оторвать голову от подушки. Несколько минут
вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть потолок. Хоть в комнате
было и темно, мне удалось разглядеть, что это не та конура с
матрасом на полу, которую мне выделил сморчок Люмоус изначально. Я
не знаю, сколько времени прошло, пока я метался в горячке по
кровати. У меня был жар, но Люмоус не обманул: он действительно
заботился обо мне, как о породистой свинье, предназначенной на
праздничный стол. На столике рядом с кроватью стояла чистая вода в
кружке, а все тело было обложено мокрыми полотенцами. Ладно,
переживем.Так, что же мы имеем в итоге? А в итоге мы имеем
следующее: я Кеннет, герцог Сомерсет, признанный своим ублюдочным
папашей уже на его смертном одре. Видимо, старый козел захотел,
чтобы его имя и положение унаследовал тот, в ком течет его кровь, а
может быть, он просто Дрисколла ненавидел гораздо сильнее, чем
меня. Я, кстати, помню Дрисколла, он как-то приходил к Марте,
жирная скотина с бегающими водянистыми глазами, который больше на
меня посматривал, чем на девочек, но выбрал все-таки девиц, видимо
за свою репутацию переживал. Но ничего, мы еще с ним свидимся, я
надеюсь на это, но пока мне нужно, во что бы то ни стало, выжить,
избавиться от ошейника и сбежать. А чтобы сделать это, нужно
выздороветь, ведь избили меня и изрезали знатно, боль волнами не
переставала накатывает, словно прилив Великого океана. Сморчок
думает, что уничтожил мою сущность, затронул самую душу. Скотина.
Это могут делать безнаказанно только Боги. Он что себя Богом
возомнил? Прости ему Верун-львиноголовый этот грех, потому что я не
смогу ни простить, ни забыть. Но это потом, все потом. А сейчас
нужно изображать из себя дурачка, пускать слюни и ржать без повода.
Пусть думает, что у него все получилось. Блажен тот, кто верует, -
я не знаю, кто это сказал, словно мне нашептал кто-то эту фразу, но
идеально подходит.