Под мостом мало что изменилось. Иельна все так же сидела,
глядя в одну точку, обхватив себя за плечи
и тихонько раскачиваясь, Лорен пришел в себя
и сидел, прислонившись к опоре моста с прикрытыми
глазами, кутаясь в тряпки, любезно одолженными Льюисом,
а сам Льюис сидел рядом с нашим пленником, направив
на того пистолет дрожащими руками. Он же говорил, что
им воспользоваться может лишь аристократия? Скорее всего таким
образом пытается успокоить расшатанные нервы. Кинжал Лорена лежал
рядом с ним, правда, я сомневаюсь, что сейчас
он смог бы им воспользоваться.
— Ну и вонь, — Нана демонстративно
сморщилась. — Так, снимай с себя все и в реку,
бегом! — Льюис смешно подпрыгнул, выронил пистолет, и,
не сводя испуганного взгляда с нашей кухарки, бросился
к реке, на ходу стягивая с себя одежду. — Так,
ладно, с вонью притерпимся, если что, огневкой вас всех
оболью, пусть будут сильно пьяные пташки, такое редко,
но случается. Давай уже наряжать наших «девочек».
Как оказалось, умница Кира предусмотрела абсолютно все: она даже
шляпки с густой вуалью положила, чтобы мужские рожи спрятать,
потому что заморачиваться с макияжем для нашего приобретенного
лекаря и Лорена с трехдневной щетиной
и с мелкими ссадинами на лбу было занятием
не то, что бесперспективным, но близким к этому.
На пленника просто натянули какой-то балахон, с вырезами
по бокам, для рук, ради которого мне пришлось ослабить защиту,
пока Нана наряжала нашу миловидную родовитую птичку. Что было самым
удивительным, но он особо не сопротивлялся. Как
только бесформенное платье было застегнуто, я снова
восстановил заклинание, не давая лишнего повода даже
пошевелиться неудачливому убийце. В завершении,
мы напялили ему на голову шляпку, а я вытащил
особо красную, просвечивающую даже через плотную вуаль, помаду
и сосредоточенно нарисовал ему пухлые губы и улыбку.
Каким же взглядом он на меня смотрел... Мне
показалось, что вначале он меня не узнал,
и в его взгляде даже промелькнула заинтересованность, но,
когда наши взгляды встретились, я не удержался
и подмигнул ему. Вот тогда-то он меня узнал, и его
лицо перекосилось от брезгливости и злобы. Ну, а что
он хотел, во мне же эти, как их, гены
проснулись. Папаша-покойничек всячески до кондрашки пэров
доводил своими выходками. Теперь вот я, знамя поднял, так
сказать.