– Доброе утро, бабуля.
– Доброе, доброе, слава богу.
Женя садится на кровати, смотрит в открытое окно – пасмурное летнее утро. Тепло, но ни намека на солнышко. Вдохнув полной грудью пропитанный ароматами разнотравья, наполненный суматошным и в то же время ожидаемым шумом проснувшейся деревни воздух, Женя встает, сладко потягивается. Евдокия Ивановна с нежностью смотрит на внучку. Останавливает взгляд на ее округлившихся грудях, широких бедрах – выросла, как быстро, незаметно.
– Ты что, бабуля? – Женя смущенно улыбается.
– Думаю, взрослая ты стала. Женихи, небось, проходу не дают, только ты скромничаешь и ничего мне не рассказываешь.
– Какие женихи, Дуся? – такое обращение к бабушке, по мнению Жени, подчеркивало откровенность и доверие в отношениях. – Только и знаешь: работа, работа. Когда мне гулять?
Женя покраснела, потому что в ее словах было мало правды. Еще в конце июня девушка распрощалась с невинностью. После выпускного вечера она позволила своему однокласснику Витьке Селезневу «все». В тот миг все происходящее затмило по важности все события, происходившие в жизни Жени. Как будто мир стал совсем крошечным, а главным в нем был этот долговязый голубоглазый Витька. Его руки, его дыхание, его влажный язык – азбука запретного, открыв которую, Женька сразу ощутила терпкий вкус разочарования. И все из-за того, что юноша, едва свершилось таинство, обозвал ее «неотесанной телкой», отряхнул с одежды травинки и пошел прочь. Витька присоединился к празднующим начало взрослой жизни одноклассникам и довольно пошло объяснил свое и Женино отсутствие. Когда она вернулась, девчонки поглядывали на нее насмешливо, а мальчишки – с нескрываемым интересом.
С того дня Селезнев стал вести себя вызывающе-грубо. За те несколько встреч, что пришлись на промежуток между выпускным вечером и вступительными экзаменами, Женька наслушалась от него сальных шуток и намеков. Неизбалованная вниманием мальчишек, принявшая ухаживания Витьки за первую любовь, Женя была в отчаянии от такой резкой перемены в его отношении. Дошло до того, что Селезнев, увидев Женю, презрительно сплевывал себе под ноги, растирал плевок носком поношенных сандалий и, дождавшись, когда девушка оказывалась рядом, произносил:
– Как жизнь, откупоренная? Никто еще, кроме меня, не потревожил?