Или иначе:
– Тянет на сексуальные подвиги, телочка?
Селезнев обязательно подстраивал так, чтобы поблизости были свидетели ее смущения. Увидев, как вспыхивают щеки Жени, как заливается она алой краской стыда, заходился в приступе смеха. Он получал удовольствие и не собирался останавливаться на достигнутом. К тому же бойкие на язык одноклассницы с наигранным вниманием и заботой интересовались ее самочувствием. Не сразу, но она поняла намеки. Как же она испугалась. Представила, что придется подойти к бабушке и произнести страшную фразу: «Бабуля, я беременна…» – и едва не лишилась чувств.
Высшие силы уберегли или пожалели Женю – обошлось без незапланированной беременности. Первый опыт близости с мужчиной оказался не таким уж романтическим, как представлялось. Женя пыталась как можно быстрее забыть о нем. Ее больше беспокоила бабушка, вернее, то чтобы до нее не добрались все эти неприятные подробности. У Евдокии Ивановны было слабое сердце. Оно все чаще напоминало о себе мучительными болями, особенно после того, как в один день женщина лишилась дочки и зятя. Но не с ее характером жаловаться на судьбу. Эта женщина, такая маленькая и хрупкая внешне, восхищала Женю тем, что принято называть силой духа.
– Работа работой, а на любовь у молодежи всегда время найдется, – хитро смотрит на внучку Евдокия Ивановна.
– Это не про меня, – Женя не смотрит бабушке в глаза, поднимается с кровати.
– Поторопись, девочка, завтрак стынет.
Завтрак. Женя даже не посмотрела в сторону стола. Она знала, что ее ждет тарелка с овсяной кашей или, в лучшем случае, с гречкой и кружка молока. Скудная трапеза, от которой девушка бы с удовольствием отказалась, преподносилась бабушкой, как бесспорная необходимость.
– Ешь, милая, я уже поела, тебя не дождалась. Корова сегодня какая-то нервная была с самого утра. На себя не похожа Зорька наша. Молоко, правда, жирное, как всегда. Попьешь – здоровья наберешься.
– Не хочу я молока, бабуля.
– Не капризничай. Не к лицу тебе в фифы играть. Это городские от здоровой еды носом крутят, а нам не пристало. – Нахмурилась Евдокия Ивановна. Кряхтя, потерла поясницу. – Пойду в огород. Приходи, прополки много.
– Хорошо, я быстро.
Женя привела себя в порядок, заплела косу, надела косынку поярче. Посмотрела на себя в зеркало: права бабушка. С такой фигурой, внешностью, с такими глазами и косами и без любви в восемнадцать лет! Вспоминать только сальные шуточки Селезнева, стыдиться того, что такой грубиян, хам стал ее первым мужчиной. Не должно быть так, но разве можно надеяться на перемены в такой глуши, как эта Богом забытая деревня. Девчонки, зная, как Женя ненавидит место, где она прожила с рождения, только посмеивались: