– Не надо упрекать его, Тэти, –
мягко проговорила она.
В это время вторая матрона, прежде
отстранённо наблюдавшая за дискуссией и названная матерью Саникой,
подошла ближе, и, склонившись над Бэли, прислушалась к его
внутреннему состоянию, после чего снова заботливо закрыла его с
головой серой материей. Гиб Аянфаль не мог оставить это без
внимания.
– Бэли пожаловался мне, что очень
голоден. Дайте ему пасоки, если стремитесь унять
страдания!
– Его тело разрушается изнутри.
Принять пищу оно уже не способно, и голод уймётся только тогда,
когда Бэли уснёт чуть крепче, – спокойно ответила мать Саника, –
если бы вы его не разбудили, то он не ощутил бы этого.
Она выпрямилась и коротко кивнула
своей коллеге. Мать Линанна подошла к Гиб Аянфалю и, взяв его за
подбородок, коснулась большим пальцем уголка его губ. Сей жест был
незнаком юному асайю, но из-за него всё его тело охватило странное
оцепенение, так что Гиб Аянфаль совершенно не мог сопротивляться
действиям матроны. Прикосновение длилось всего несколько мгновений,
после чего белая мать убрала руку и негромко сказала:
– Так будет лучше для всех, Гиб
Аянфаль. Примите молчание. Тэти, проводите Гиб Аянфаля наверх более
безопасным путём, чтобы ему не пришлось вновь перебираться через
канал.
Тэти кивнула и подошла к строителю,
собираясь ему что-то сказать. Но Гиб Аянфаль отскочил от неё и сам
бросился прочь туда, где зияло чёрное жерло канала.
Гиб Аянфаль был потрясён.
Уверенность в будущем и настоящем, которая есть у каждого асайя,
пошатнулась, и он впервые ощутил хрупкость мира, согретого лучами
Онсарры, к которому он так привык. Почему аба Альтас никогда не
говорил ему о таких вещах? Голос и волны оберегают общий покой –
пусть. Но аба Альтас должен был быть с ним искренен. Он считал его
неготовым к этому? Прозрение зародило в душе горькую обиду, которая
жгла его как раскалённая пыль. И что теперь делать? Непременно
рассказать всё Хибе, когда они встретятся невзирая на слова белой
матери. И, если они не успеют застать Бэли здесь, то он хотя бы
передаст прощальное слово…. В памяти вновь ярко предстал страдающий
от чёрной болезни ребёнок, и веки Гиб Аянфаля обожгли горькие слёзы
жалости. Торопясь к другу, он стремительно пронёсся по хрупкому
мостику над страшной бездной, даже не заметив жгучего пыльного
ветра, взлетел вверх по коридору, проскочив сквозь барьер и выбежав
в залу с купальнями. Только тут он остановился, вдруг почувствовав
себя плохо.