Видимо, этот человек внушал ей непреодолимый страх.
– Вы что ж, не поняли меня? Я сказала вам, что это Поножовщик! – повторила Певунья.
– А я громщик, и не из зябких[6], – ответил неизвестный.
Потом голоса смолкли. Слышался лишь шум ожесточенной борьбы.
– Видать, ты хочешь, чтоб я тебя остудил?[7] – воскликнул разбойник, всячески пытаясь вырваться из рук своего противника, необычайная сила которого изумляла его. – Погоди… Погоди… Я заплачу тебе и за Певунью, и за себя, – прибавил он, скрежеща зубами.
– Заплатишь кулачными ударами? Ну что ж… Сдача для тебя найдется… – ответил неизвестный.
– Отпусти горло, не то я откушу тебе нос, – прошептал Поножовщик сдавленным голосом.
– Нос у меня слишком мал, приятель, ты не разглядишь его в темноте!
– Тогда выйдем под висячий светник[8].
– Идем, – согласился неизвестный, – посмотрим, кто кого.
И, подталкивая Поножовщика, которого он все еще держал за шиворот, неизвестный оттеснил его к двери и с силой вытолкал на улицу, слабо освещенную фонарем.
Разбойник споткнулся, но тут же выпрямился и яростно накинулся на незнакомца, стройная и тонкая фигура которого не предвещала проявленной им незаурядной силы.
После недолгой борьбы Поножовщик, человек атлетического сложения, весьма искушенный в кулачных боях, называемых в просторечии «саватой», нашел, как говорится, на себя управу…
Неизвестный с поразительным проворством дал ему подножку и дважды повалил на землю.
Все еще не желая признать превосходство своего противника, Поножовщик снова напал на него, рыча от ярости.
Тут защитник Певуньи внезапно изменил прием и обрушил на голову разбойника град ударов, да таких увесистых, словно они были нанесены железными рукавицами.
Этот прием, который вызвал бы восхищение и зависть самого Джека Тернера, прославленного лондонского боксера, был настолько чужд правилам «саваты», что оглушенный Поножовщик в третий раз рухнул на мостовую, прошептав:
– Ну, я накрылся[9].
– Ведь он же сдается, сжальтесь над ним! Не приканчивайте его! – проговорила Певунья, которая во время этой драки робко вышла на порог дома Краснорукого. – Но кто ж вы такой, сударь? – спросила она с удивлением. – Ведь от улицы Святого Элигия до собора Парижской Богоматери нет человека, который мог бы совладать с Поножовщиком, разве что Грамотей; спасибо, если бы не вы, Поножовщик наверняка избил бы меня.