Рим, – я понимал, что это столица мира, что туда ведут все дороги, и относился к нему с должным почтением. Что на меня произвело неизгладимое впечатление, это – развалины Колизея. Пока родители сидели на каменных скамьях и читали свои бедекеры, я залез на шею какой-то каменной «древне-грецкой даме». Там меня и застал сторож в фуражке с околышем. Он ругался по-итальянски, потом стал тыкать в меня палкой. Пришлось слезть и под конвоем отправиться к папе и маме. Объяснение с их стороны было бурным и закончилось тем, что папа вынул бумажник и дал сторожу несколько лир в обмен на жалкую квитанцию.
– Вот, до чего ты довёл! – сказала мама. Я знал, что у родителей не хватает денег и что нас того и гляди выселят из гостиницы. Но кто же мог подумать, что нельзя посидеть немножко на голове у статуи!
Когда мы шли с няней в лавку, я предвкушал встречу с моим любимым нищим. Этот старик всегда сидел на одном месте. Я заранее выпрашивал у няни сольди и бежал вниз по тротуару, спускавшемуся ступенями. Подбежав к старику, я бросал сольди в его шляпу, и он заключал меня в объятия, и начинал целовать.
Среди родительских знакомых были у меня друзья. Художник, имевший бороду, но от рожденья не имевший рук и писавший картины, зажав кисть между пальцами ноги. По иронии судьбы его фамилия была Неручев. Русская женщина по имени Людмила, у которой была трёхлетняя девочка Мариуча. Девочка ходила в штанишках и в турецкой фетровой феске, чем пленила моё сердце.
В Неаполе были две премилые вещицы: море и вулкан. Открытое море с пароходами и парусниками я видел впервые. Нечего и говорить, какое оно произвело на меня впечатление и какой бурный взрыв фантазии пробудило. Дымящийся Везувий был ещё таинственней, ещё чудесней. Наслушавшись рассказов о потоках лавы, летающих бомбах, о гибели Помпеи, я спасался, перепрыгивая гигантскими прыжками со скалы на скалу над потоками лавы. С безумной отвагой спасал маму и няню, нет, лучше Мариучу.
Папа снова не поехал с нами. Он завернул в Мессину, где незадолго перед этим произошло знаменитое землетрясение. А мы, пожив немного в Неаполе, подались на Капри. Я никогда ещё не плавал по морю и был, по этому случаю, в чрезвычайном возбуждении. Но денёк выдался ветреный, волнение было порядочное, и я быстро угомонился. Вскоре мне захотелось лечь, и я растянулся на решётчатой скамье за спинами мамы и няни. Через полчаса я закричал: