Мне удалось сдать винтовки и бомбы в дружину. Из общежития женских курсов, где я часто находила приют, нам пришлось уйти всем. Преподаватели, жившие этажом ниже, заявили в полицию, что мы по ночам «катаем бомбы и толчем динамит». Двери оказались запертыми и пришлось с дракой выручать платья и учебники. Мне оставалось только идти в Армандовскую «контору». Там жил старенький Левин учитель Николай Владиславич. Он с радостью встретил меня, поил чаем. Еще туда зашла София Осиповна, и я отдала ей большую пачку ломбардных квитанций, объяснила, что это – серебро и пошло оно на славное дело революции. Она сказала, что завтра – Сочельник и позвала в Пушкино. К одиннадцатичасовому поезду меня будет ждать Скворец (кучера так звали) с лошадью. В поезде у меня оказались неприятные соседи: толстый охотнорядец и огромный казак. Всю дорогу они говорили специально для меня, что во всем виноваты студенты, что из-за них пришлось вызвать из Петербурга Семеновский полк, что стреляли на Пресне и сгорело пол-Москвы. Я решила молчать. Потом они заявили, что хорошо бы выкинуть меня с поезда. В разговор ввязались сочувствующие. Поезд подходил к станции, я решила сойти, взяла свой рюкзак, хорошо выругала их и пошла к выходу. Казак пошел за мной, в вагоне поднялся шум. Но на мою удачу оказалось, что это Пушкино! У самой двери махал мне шапкой перемерзший Скворец с зеленым одеялом подмышкой. Я села в санки. Закуталась в одеяло.
И вот меня встречает заснеженный сад, солнце, чудесная улыбка Дани – другой мир, другая жизнь! Зашла Варвара Карловна, жена Левиного дяди Евгения Евгеньевича, и велела придти к ней на елку всем нам троим с няней и Даней. Я пыталась отговориться усталостью, но она решительно заявила, что стесняться нечего: на елке не будет ни одного чужого гостя, только свои домашние и дети. И София Осиповна ее поддержала, и четыре Левины сестры. Отправилась. Даню нарядили в одно из обезьяньих платьев, он стал не похож на себя, но был веселым и благодушным. Нам отвели конец стола, уставленный сладкими пирогами, печеньями и конфетами. Мы с няней поддерживали Даню подмышки, и он плясал на столе, привлекая к себе молодежь, уже держащуюся на ногах самостоятельно. По их мнению, Данька был лучше всех – им нравилось, что голова у него круглая и совсем лысая, как яблочко. А сам он радостно смеялся, глядя на горящую и звенящую елку.