…Меня пропустили, привели, усадили, дали стакан воды и сказали, что ты – умер. И показали какую-то бумагу. И – прочли. «Около четырех часов утра… от острой сердечной недостаточности… врач… дежурный офицер охраны… подписи…»
…«Запомни, ты – это мое сердце…» – твои слова.
И значит, тебе так остро не хватало меня, что ты – умер. Нет, не умер, просто не смог жить дальше. Это ведь совсем не одно и то же…
…Как это чудовищно и глупо звучит: «Ваш муж – умер…»
До сих пор не понимаю, как они смогли это произнести, а я – понять. Но упала я не сразу, а через минуту, когда сказала, что хочу увидеть тебя, хотя бы – твое тело. И услышала: «Не положено»…
Тогда я – упала. Наверное, даже – умерла, потому что это был единственный способ остаться с тобой еще хотя бы… Восемь часов между твоей и моей смертью.
Ведь представить себе твое холодное, брошенное неизвестно кем и неизвестно куда, никому кроме меня не нужное – тело…
…Потом я ожила. Не думать ни о чем – вот единственное, что мне оставалось. А если не получится, придется сойти с ума, чтобы раз за разом не слышать одни и те же слова:
«Ваш муж умер – не положено…»
«Не положено…»
«Не положено…»
Тогда остается только пустота. И ты в ней тонешь и барахтаешься, и…
Впрочем, вот этого «и» у тебя тоже – нет.
Пустота. Точка…
…Скоро четыре. У меня нет часов, но есть звуки, по которым учишься определять время довольно точно. Завтра уже наступило и превратилось в сегодня. Всего несколько часов и…
Полтора года я не видел женщины, а она, Марта, не видела – меня.
И у меня дрожат руки. Потому, что это – долго. Очень долго. Мы могли бы встречаться гораздо чаще. Но между тем, что говорит закон и лагерное начальство…
Я ее почувствую. Сначала – кончиками пальцев – ее дрожь, ее всхлип, ее кожу. Потом… всю ее почувствую и через нее – себя и время, которое все-таки движется…
– Сколько времени? – шепчет она во сне.
– Без нескольких часов вечность – отвечаю я. – Спи, моя радость. Увидимся завтра.
Увидимся зав…
Здесь текст обрывается.
Эту тетрадь я нашла в почтовом ящике через год и два месяца после Мишиной смерти. Я не знаю, как она там оказалась. Со мной никто не пытался связаться ни до, ни после. Но все тексты написаны его рукой, его почерком. На обложке надпись: «Сказки для Сонечки». Кроме той, которую вы только что прочли, в тетради еще шесть: