– Слушай, ты! – окончательно выведенная из себя, бешено прошипела Марго.
– Ладно, не злись, моё дело предупредить. Хотя… – испанец склонился ещё ниже, почти щека к щеке, – ты настолько неотразима, что я, возможно, не испугался бы твоего Дюпона…
– Дурак! – Марго резко встала, – отцепись же ты, наконец, и дай мне переодеться!
– Браво, о, несравненная! – проваливаясь ниже, испанец чуть ли не распластался перед ней в глубоком поклоне, – ты неповторима! Не иметь мне больше ни одного контракта, если вру!
Марго одним махом смела с лавки ком вещей и скрылась в ближайшей раздевалке.
– Везет же дуракам! – выпрямляясь, сообщил зеркалу испанец, – только хотел бы я знать, а кто же здесь дурак, а?
2
За окнами вагона проносилась ночь. В сгустившемся сумраке мелькали черные бесформенные массы деревьев, матово поблескивала трава. Поезд прогрохотал по мосту, и внизу промелькнула серебристая лента реки.
Кондуктор проверил билеты, патруль – документы. Пассажиры угомонили взбудораженных посадкой детей, распихали багаж, поужинали и теперь спали, кое-как разместившись на жестких вагонных полках.
В сонной, душной темноте вагона медленно, как зеркальные карпы в королевских прудах, шевелились сны.
Жан тоже спал, неудобно свернувшись на слишком узкой и короткой для него полке. Во сне ему снилось, что он не спит. Там, во сне, он сидел на своем месте в углу вагона и смотрел в окно, почему-то не закрытое светомаскировочной шторой.
За окном медленно разворачивались длинные ленты сизо-фиолетового тумана, от одного взгляда на которые ему отчего-то становилось тревожно и сладко. Ленты плели сложные замысловатые узоры, превращаясь то в струйки сигаретного дыма, то в ручейки, наполненные искрящимся в темноте шампанским. Постепенно ручейки слились в сплошную мерцающую реку, сквозь которую проступила никелированная барная стойка, из-за которой вдруг высунулся помреж и нацелился на Доре огрызком карандаша.
«Шпагу сдал?»
«Да сдал я, сдал!»
Твердо зная, что помреж здесь лишний, что его появление только запутывает, отвлекает от самого главного, отчего-то такого, что долгие годы занозой сидело в его мозгу, Доре раздраженно завертелся на полке и попытался мысленно вымести помрежа из кадра. И, как это ни странно, помреж действительно вымелся. Но в отместку захватил с собой стойку, которая была здесь абсолютно необходимо. Настолько необходима, что, потеряв её, Доре чуть не застонал от разочарования.