Печальные матери теперь были свободны, но, казалось, это их совсем не радовало.
Нина продолжала стоять на том же месте, где упорная Клавка поймала ее на лету.
Клавка достала пачку сигарет и смачно затянулась.
– Уф! Ну, вы и придурочные! Счастья своего не понимаете!
Нина вяло отмахнулась:
– Что б ты понимала в женском-то счастье! – Она громко всхлипнула, высморкалась в носовой платок и растерянно посмотрела по сторонам.
Клавка, видя замешательство подруги, звонко хлопнула ее по плечу и засмеялась.
– Ну чё? Двинули, что ли?
Нина вздрогнула.
– Куда еще?
– Да в кафе! Посидим как люди! Винишка попьем! Кофейку! А хочешь, водочки тяпнем? За новую, так сказать, свободную жизнь!
Нина покачала головой и отмахнулась:
– Да ну тебя! Скажешь тоже – кафе! Ты б еще ресторан придумала.
– Да пожалуйста! – рассмеялась Клавка. – Можно и в ресторан! Чё мы, не люди, что ли?
Нина снова покачала головой:
– Иди ты! Мне только по ресторанам… И вообще… Какое там «посидим»! Домой я. Настроение, знаешь ли… Не до развлечений.
– Ага! – разозлилась Клавка. – Вот давай! Домой. Приди и рыдай как белуга. Знаю тебя. Радости жизни тебе не знакомы. Только бы ныть и скулить – самая бедная, самая несчастная. Ни денег, ни сына.
Нина обиделась и снова была готова разреветься.
– Ну, знаешь ли! – Она резко развернулась и пошла прочь.
Клавка нагнала ее и примирительно сказала:
– Ладно. Не дуйся. Это я так, чтоб взбодриться.
Она взяла подругу под руку, и они вышли на Кировскую.
Стояла жара – совсем не типичная для начала июня. Тополиный пух, прибитый к асфальту, напоминал счесанную собачью шерсть. Счесанную и неубранную.
Нине, полноватой и тяжелой, было невыносимо жарко и душно, так что прихватывало сердце и стучало тяжелым колоколом в голове, а тощей Клавке – хоть бы что. Ни капельки пота на крупном, некрасивом лошадином лице.
Клавка вела Нину уверенно, точно зная куда. Наконец, остановившись перед массивной коричневой дверью, с усилием толкнула ее.
Они вошли в помещение – Нина робея, а ушлая и наглая Клавка, как всегда, уверенно.
В зале стоял полумрак и тишина и даже было вполне прохладно. Они уселись за столик у окна, и к ним не спеша, словно делая большое одолжение, направился официант – рыхлый белобрысый парень с косой ухмылочкой на невыразительном, отекшем лице.
Он молча кивнул и положил на стол меню в коричневом переплете.