Дамокл, льстец и лизоблюд
У сиракузского тирана,
Проснулся в это утро рано,
Когда одни рабы встают
Коням подсыпать корму в ясли,
Наполнить амфоры водой,
Потряс несвежей бородой,
Подмоченной в воде и масле.
Зевнул и встал – устал лежать,
Расправил мятую тунику
И, щурясь солнечному блику,
На портик вышел подышать.
Такое небо, как весной,
Во время нежного цветенья
Тенистой рощи за стеной
У городского укрепленья.
И так ей этот цвет идет,
Что небо, кажется, цветет
Таким же мягким белым цветом,
Приятной свежестью дыша.
Как жизнь чудесна, хороша!
И как же тут не стать поэтом?
Ах, как прекрасен этот мир,
Как полон света, жизни весь он!
Но сто крат боле он чудесен,
Когда идет за пиром пир.
Пожалуй… Но не на пирах,
Где бог-правитель Дионисий,
Он может каждого унизить,
Втоптать в навоз, повергнуть в прах.
Тиран. Едина эта власть,
И ей позволено любое.
Весь век довлеет над тобою
Его разверзнутая пасть.
В шелках и злате тяжкий трон,
Любую прихоть и веленье
Исполнят вмиг без промедленья,
В доход казне или в урон…
Дамокл был с давнишних пор
Тяжелой завистью снедаем,
Хотя был всеми уважаем
И «украшал» собою двор.
Но протерев глаза до дыр,
Он вспомнил вдруг вчерашний пир!
И хмель оставил место страху,
И он представил ясно плаху,
На главной площади народ.
И сердце вдруг забилось чаще.
Он поспешил рукой дрожащей
Закрыть во всем виновный рот.
Слова сорвались с языка,
И не вернуть тех слов обратно,
И стало всем сполна понятно,
Сколь зависть эта велика.
Вино, проклятое вино,
Тут виновато лишь оно!
А вдруг да кто-нибудь из тех,
Что на вчерашней был пирушке,
Да сделал «ушки на макушке»
И пользу вынес из утех,
И то, что уловило ухо,
Донес до царственного слуха!
По сердцу – будто острый нож!
Дамокл присел от осознанья,