Война, принесшая столько выгоды ювелиру, семью Бельских разрушила в одночасье. Зимой 1916 года был убит на фронте их старший сын Григорий. Он служил санитаром при походном медицинском госпитале. На их фуры, перевозящие раненых, помеченные сверху огромным красным крестом, спланировал немецкий аэроплан, и летчик с небольшой высоты забросал санитарный обоз гранатами.
Лидия Петровна слегла от инсульта. К весне она стала вставать, но заговаривалась и страдала провалами памяти. Миловидная, веселая женщина превратилась в неряшливую, равнодушную ко всему старуху. Павел Спиридонович уволился из больницы – у него начали трястись руки, и оперировать он уже не мог. С большим трудом Бельский получил место заведующего медицинским пунктом в поселке под Москвой. При медпункте была небольшая квартира, и летом 1916 года семья перебралась на новое место.
Туда и ехал Зотов просить о помощи. «Просить о помощи», – твердил он про себя, прекрасно понимая, что втягивает несчастную семью в авантюру.
– У попа была собака, – писклявый вопль ударил по ушам и мгновенно вывел Зотова из полудремотного состояния.
Он встрепенулся и открыл глаза. В вагон вошел священник, следом за ним бежал маленький оборвыш, кривлялся и орал дразнилку. Зотов усмехнулся. Точно так же дразнили его самого в гимназии, он плакал, делал гадости обидчикам, попадался, а Бельский снова и снова выручал его. «Опять ведь хочу спрятаться за него!» – внезапно с горечью подумал Иван Николаевич. Ювелир окончательно стряхнул с себя оцепенение и посмотрел в окно. Вовремя спохватился! Взяв саквояж, он начал пробираться к выходу.
Выскочив на платформу, Иван Николаевич огляделся. Все та же оледенелая грязь, разбитые окна и вывески. Радовало одно: холод почти прекратил стихийные митинги. Всю весну и лето Москва митинговала. Произносили речи все: записные ораторы от всех партий, дезертиры, почему-то называвшие себя фронтовиками, торговцы, адвокаты и жулики. Непонятно было только, к кому они обращались, так как никто никого не слушал, а трибуну нередко брали с боем. С наступлением холодов митинги постепенно пошли на убыль. Жить лучше не стало. К разрухе, голоду, инфляции прибавилась уголовщина. За свою долгую жизнь Иван Николаевич не видел такого разгула бандитизма. К нему уже трижды наведывались с так называемым обыском. Хотя Зотову и предъявляли какие-то нелепые бумажки, гордо именуемые «постановлениями на обыск», он был уверен, что пришли бандиты. Однако спорить с людьми, размахивающими оружием, считал делом бесперспективным. Кроме того, предпринятые им заранее меры сводили хлопоты этих людей к нулю. Его план действовал. Осталось еще немного, и он с семьей будет в спокойной Риге, вдали от классовой борьбы, митингов, шествий и демонстраций.