Спустившись с платформы, Зотов вышел на центральную улицу поселка и двинулся по ней. Поселковая больничка располагалась недалеко от станции. Он еще помнил этот пригород веселым, полным жизни. Из каждого пригородного поезда выгружалась на платформу толпа оживленных дачников, местных жителей. Шум, крики торговок, продающих приезжим овощи с огородов, грибы, землянику, ругань извозчиков, вопли ребятишек – все сливалось в один неумолчный гул, привычный, обещавший ленивые и радостные часы отдыха, немудренных дачных развлечений, вкусной еды. Зимой здесь топились печи, замечательно пахло дымом, свежевыпеченным хлебом, морозом. Дачники разъезжались, но улицы оставались достаточно оживленными, местная детвора носилась с санками, бабы шли с ведрами колонке – набрать воды и посплетничать, в местной лавке, служившей одновременно клубом, шла бойкая торговля.
Теперь поселок казался вымершим, даже собаки не брехали. У Зотов направился к той части дома, в которой находился медпункт. Поднявшись на крыльцо, он толкнул дверь и вошел в приемную больнички. Она была пуста. Это удивило Ивана Николаевича. Он знал, как любили лечиться поселковые жители, особенно зимой, любили они и просто прийти к доктору поговорить. Ювелир постучал в дверь кабинета.
– Войдите, – услышал он знакомый бас.
Зотов вошел в кабинет. Доктор, высокий, грузный поднялся и шагнул ему навстречу.
– Ваня! – радостно прогудел Бельский. – Вот уж неожиданность! Сто лет не приезжал!
– Ты же понимаешь, как теперь трудно куда-то выбраться. Дома страшно, а уж на улицу выйдешь и не знаешь, вернешься или нет, – начал оправдываться Зотов.
Фельдшерица Клава, возившаяся в соседней комнате, просунула голову в дверь:
– Я вам больше не нужна, Павел Спиридонович? Тогда я пойду домой.
– Да, конечно, иди. Больных у нас нет. Видно все выздоровели от революционных потрясений, – ответил Бельский.
Клава попрощалась и ушла. Друзья остались одни.
– Как Наталья Васильевна? Коля? Лиза? – начал разговор Павел Спиридонович.
– Спасибо, живы-здоровы. В наше время это немало, – ответил ювелир и в свою очередь поинтересовался:
– Как Лида?
– Плохо. Ты ведь знаешь…
Бельский сразу сник. Уголки губ опустились, резче обозначились морщины на лбу. Перед Зотовым сидел очень пожилой, уставший человек.
«А ведь мы с ним ровесники», – почему-то испуганно подумал Иван Николаевич. Он почувствовал что-то похожее на укол совести, но быстро подавил в себе это чувство. «Поздно менять что-либо. Даст бог все обойдется», – успокаивал он себя.