,
бежать,
зажигать, а саму непостижимую сущность Божества, и потому это имя мог призывать один раз в год только первосвященник во Святая Святых.
Это актуально и важно не только для тех, давно прошедших древних времен, но и само по себе. В начале прошлого века была опубликована книга схимонаха Илариона (Домрачева) «На горах Кавказа». Публикация привела к так называемой Афонской смуте. Книга состоит из духовных бесед двух старцев-пустынников, подвижников Кавказских гор, где неоднократно говорится, со ссылкой, в частности, на праведного Иоанна Кронштадтского, что имя Божие есть Сам Бог. Эта мысль отделилась от содержавшегося в книге опыта духовной и молитвенной жизни и стала приобретать форму некоей новой догмы, которая в дальнейшем подверглась богословскому опровержению. Сторонники того, что называлось «имяславие», были осуждены, а позднее на Поместном Соборе Русской Православной Церкви 1917–1918 гг. этот вопрос снова поставили, была создана специальная комиссия, однако революционные события не дали возможности рассмотреть проблему и прийти к какому-то решению. Всевозможным уточнениям, преодолению тех крайностей, которые были допущены с той и другой стороны, были посвящены работы подвижников благочестия и русских религиозных философов в начале прошлого века. В настоящее время вопрос снова поднимается. Суть его состоит в следующем: когда мы призываем имя Божие, в частности имя Иисуса Христа, является ли это имя просто условным набором звуков или в нем содержится нечто, что дает нам возможность в какой-то степени разделять веру в то, что имя Божие есть Сам Бог?[9]
Итак, этимология слова Бог, присущая индоевропейской традиции, в частности греческой, указывает нам на определенные свойства Божества. Но кроме этого, глубоко в Предании Церкви, не только Ветхого, но и Нового Завета, в Церкви Христовой, существует такой аспект благочестия, при котором имя Божие соотносится с Самим Богом не потому, что оно выражает какие-то Его свойства, а потому, что призывание имени Божия способствует соединению с Тем, Кого мы призываем. И все аскетическое Предание Православной Церкви, особенно та его часть, которая называется учением об Иисусовой молитве, фактически содержит в своей основе это убеждение.
Есть некоторая связь, или преемственность, между страшным, сокровенным, тайным именем (יהוה), которое нельзя было произносить никому, кроме первосвященника, один раз в год, и именем Христовым, которое ни от кого не заперто и ни от кого не оберегается. Его не запрещено произносить, но наоборот – все призываются творить Иисусову молитву и обращаться ко Господу как к Спасителю. Имя Яхве (условное произношение четырехбуквенного имени) не надо понимать как выражение непостижимой природы Бога. Это имя более относится не к Богу Самому по Себе, а к Откровению Бога в мире, к отношению Бога и людей. Таким образом, это четырехбуквенное имя, как оно раскрыто Самим Богом Моисею, закономерно считается (об этом пишет архимандрит Софроний (Сахаров) в книге «О молитве») прообразом имени Иисусова. Имя Иисусово означает не столько Бога Самого по Себе, потому что непостижимой сущности нельзя дать адекватного имени, сколько суть действия Бога в мире. Бога, который прообразовательно избрал народ еврейский, а уже когда стал человеком, то – и весь мир через Церковь. Само слово