Юная графиня Потоцкая, сидевшая в рессорной коляске позади смешанной группы всадников и спешенных, на мгновение закусила губы, затем, справившись с собой, снова «сделала лицо». Ведь именно это – всегда держать лицо, казаться, а не быть, – вдалбливалось в нее последние годы вместе с правилами светского этикета.
Как же можно было столь пристально рассматривать этого немолодого уже, лет, пожалуй, сорока с лишним, если не пятидесяти, мужчину? Первый раз она замечает за собой такое неподобающее поведение. Матка Боска! Что же с ней происходит? Почему она столь долго не могла оторвать взгляд от этого престарелого чиновничка, вероятно, дворянина, но наверняка худородного и уж точно беспоместного? Вот и сейчас, помимо ее воли, глаза сами смотрят на него, а сердце замирает…
Сердито тряхнув головой, Ева Потоцкая решительно отвернулась. Коляска тронулась с места вслед за всадниками, направившими своих лошадей по дорожке, указанной едущим неспешной рысью лесничим. По мере того, как дорога бежала все дальше по лесу, пуща, которую юная графиня посетила впервые, не переставала удивлять ее первозданной мощью природы, совсем не похожей на те рощицы и перелески, да даже и казавшиеся ей дикими леса, в которых ей приходилось бывать ранее.
Могучие вековые дубы, не меньше, чем в три охвата, а иные, пожалуй, и до пяти, возвышаются, как гигантские колонны, меж прочих деревьев довольно внушительных статей, но кажущихся рядом с этими исполинами всего лишь тонкими жердинами. И те же дубы, выросшие на открытых местах, на небольших полянках среди лесных зарослей, приобретают вид замшелых корявых богатырей. Может быть, среди этих долгожителей отдыхал после охоты Август Саксонский, а иные из них помнят Стефана Батория?
Смешанный лес вдруг сменяется стройными рядами сосен, вознесших высоко вверх шапки своих густо-зеленых макушек, а за ними проглядывают белокожие березки, усыпанные мелкими листочками, кое-где уже тронутыми едва заметной желтизной. Тут дорога пролегает среди толпы гладкоствольных кленов с их пышной узорчатой листвой, радующей глаз сочными зелеными красками. Но вот надвинулись заостренные темные силуэты елей-великанов, погружая все вокруг в таинственный сумрак…
– Стой! – до сих пор звуки окружающей природы – шум ветра, птичьи голоса, жужжание насекомых – нарушались лишь всхрапыванием лошадей, бренчанием сбруи, стуком копыт, негромким говором людей да поскрипыванием повозок. Теперь же в эти уже ставшие привычными шумы вдруг ворвался властный голос лесничего: