— Я знаю, что надо делать.
Помоги.
— Вот так бы сразу.
Суккуба услужливо подставила плечо,
и я потопал наверх, держась свободной рукой
за перила. Никогда прежде я не задумывался
о старости, хотя прекрасно помню и дедушку,
и бабушку, и много времени проводил с ними
в детстве. Дед потерял ногу на фронте и ходил
с костылями — ходил много, охотно, и никогда
не жаловался на трудности. Бабушка чуть ли
не до самой смерти ухаживала за огородом —
копала, полола, поливала и радовала нас свежими овощами
и соленьями. Глядя на родню, мне и в голову
не приходило, что им тяжело, что обыденный труд дается
неимоверными усилиями, и встают они спозаранку не потому,
что жаворонки, а потому, что хотят подольше побыть наяву,
прежде чем смерть заберет их в покои вечного сна.
В свои двадцать с небольшим
я воспринимал старость как нечто бесконечно далекое
и столь же фантастическое. Жил сегодняшним днем,
не планируя ничего дальше, чем на месяц,
и не задумывался, что со мною станет спустя
пятьдесят лет. Подумайте, как изменилось человечество
за последние полвека и попробуйте представить, что ждет
вас спустя такое же время. И даже когда
я фантазировал на эту тему, то воображал
исключительно антураж далекого будущего — какие будут
компьютеры, автомобили, политические и социальные строи,
полетят ли люди на Марс, откроют ли внеземную жизнь,
начнут ли Третью мировую и прочее в том же
духе.
Но никогда... никогда
не думал, каким стану сам в этом антураже. Если, конечно,
доживу. Каково будет жить, когда не останется никого
из близких, особенно — родителей. Заведу ли
я семью, принесет ли мне кто-нибудь стакан воды,
или же останусь один на один с дивным новым миром?
Чистая сказка — и вот я старый, причем
не только телом, но и умом. Странно выражаюсь, вечно
всем недоволен, плохо вижу, плохо соображаю, теряю память.
Уж лучше бы башку отрубили — быстро
и безболезненно, ведь это проклятие куда хуже смерти.
— Итак, папаша,
мы на месте, — Хира открыла дверь спальни
и утерла пот со лба. — Что дальше?
— Возьми простыню
и наволочку. Скрути в жгуты, оберни поперек кровати
и завяжи тугим узлом.
— А-а-а, поняла. Получится
что-то вроде мягкого поручня.
— Вот именно, — я лег
на перину и сцепил пальцы на животе.
Суккуба осторожно примотала меня
к койке, как кусочек лосося к рисовой подушке —
теперь мягкое основание не даст расшибиться,
а «ремень» — свалиться на пол при самой сильной
качке.