— А тебя не учили, что подсматривать нехорошо? — внезапно
произнес призрак гнусавым голосом, избавляя меня от необходимости
начинать первым.
— А вас не учили, что проникать в чужие дома тоже не очень
правильно? — вопросом на вопрос ответил я. Не слишком вежливо, и
это могло его спровоцировать, но я внезапно обнаружил, что меня это
совершенно не волнует. На смену мимолетному страху, а затем
трезвому расчету, в моей груди медленно поднималось почти позабытое
чувство — ярость!
За годы, проведенные в монастыре, я постоянно боролся против
этого чувства. «Во время боя разум должен быть чист», — так
говорили наставники. Это было правильно. Я тоже так считал. Впадая
в ярость, я плохо контролировал себя. В таком состоянии можно
совершить то, о чем потом будешь жалеть всю оставшуюся жизнь.
Первое время бороться получалось не очень, но потом медитации
сделали свое дело. Меня стало очень сложно вывести из себя. В
последний раз я впадал в ярость три года назад, когда один
недалекий тип решил выслужиться перед Галахадом и наехал на нас с
Зариной. Вообще любые конфликты между учениками за пределами
монастыря строго запрещены. Вне его стен мы должны выступать единой
силой, а не грызся между собой. Этот тип, однако, нашел выход,
оскорбляя Зару. Такого я стерпеть не мог. Он был на шестой ступени,
я на второй, но меня в тот момент это совершенно не волновало. Как
и правила монастыря. В итоге досталось нам обоим. Хотелось бы
сказать, что я ему навалял, но победителя в тот раз выявить не
удалось — нас разняли. Его же подоспевшие дружки. Точно не помню,
что там произошло, ярость, затмевая разум, оставляет после себя
мало воспоминаний, но выглядел он после драки жалко. Я, впрочем, не
лучше. Но особенно нам досталось не во время драки, а после нее.
Три дня стоять у позорного столба без пищи и воды — очень
неприятное занятие. А еще нас на месяц отлучили от визитов в
деревню, что тоже было совсем не хорошо. Утешает только одно — тому
уроду все-таки досталось больше. Галахад, перед которым он хотел
выслужиться, с тех пор просто игнорировал его. Несмотря на то, что
он был больным ублюдком, белобрысый придерживался некоторых «правил
чести», как он называл это. Они были довольно своеобразные, но
поведение того типа в них не вписалось.
Больше Зарину никто не трогал, а ко мне цеплялись только в
монастыре, что я спокойно игнорировал. В ярость с тех пор я не
впадал. И вот сейчас это чувство вновь пробуждалось в моей груди. Я
понимал почему: в глубине души я слишком сильно переживаю за Зару,
а тварь, которая, по всей видимости, причастна к ее исчезновению,
осмеливается так нагло себя вести! Как будто это он тут хозяин!